портрет

Егор СЕЛИВЕРСТОВ

Философ, вернувшийся с холода

Жизнь удалась

Апрельской ночью в 1951 г., прежде чем окончательно потерять сознание перед смертью, Людвиг Витгенштейн (1889—1951) сказал жене врача, дежурившей у его постели: «Передай им, что у меня была прекрасная жизнь».
Величавое достоинство фразы можно оценить, кинув даже беглый взгляд на упомянутую жизнь человека, который часто страдал тяжелейшими депрессиями, не раз был в шаге от самоубийства, постоянно жил без гроша в кармане: став в 1913-м одним из наследников миллионного состояния, он отдал почти всю свою долю деятелям австрийской культуры — в том числе Рильке, Траклю и прославившемуся лишь впоследствии Оскару Кокошке (причем Витгенштейн даже не знал, кому конкретно помогли его 100 тысяч крон). Это первый из его нескончаемых экстравагантных поступков, каких могло бы хватить на три-четыре жизни.
Именно эксцентричность героя-персонажа сослужила добрую службу биографам (числом более ста) и особенно режиссеру Д.Джармену, снявшему в 1993 г. затейливую кинопритчу о Витгенштейне.
Казалось бы, задача невыполнимая: экранизировать жизнь философа, да еще и тезисы его непонятных для простых смертных трудов. Но фильм — одна из безусловных удач в биографическом жанре, многие его забавные персонажи — в том числе инопланетянин — пришли прямо со страниц вовсе не забавных сочинений Витгенштейна.
Впрочем, тому есть основание: его книги, положившие начало целому направлению в философии XX века, чаруют блестящим афористичным стилем, роднящим их с трактатами восточных мудрецов.

Паломничество в страну,
так и не ставшую Страной

Один из самых странных шагов Витгенштейна связан с Россией. В 1934 г. знаменитый уже в Европе философ твердо решил уехать в СССР. Причем не просто полюбопытствовать, как Уэллс или Шоу, а с целью постоянно жить там и работать.
Безумие этого поступка не проясняет ни изрядная левизна взглядов Витгенштейна (Сталина хвалил за то, что тот «дал людям работу», а про тиранию говорил, что она его «не волнует»; трезво оценивая философские труды Ленина как «бред», симпатизировал желанию вождя пролетариата «хоть что-то сделать»), ни его давний интерес к Толстому (кстати, вдохновившего мыслителя на многие другие эксцентрические «жизненные проекты»).

Для начала Витгенштейн овладел русским настолько хорошо, что мог читать в подлиннике Достоевского. Прибыв в Ленинград осенью 1935 г., он направился в Институт народов Севера — собирался поехать в экспедицию к этим народам. Новоявленному Миклухо-Маклаю вежливо объяснили, что лучше бы он почитал курс философии в университете.
В Москве Витгенштейну очень понравился «дизайн могилы в центре» (Мавзолей): он интересовался архитектурой. На философском факультете МГУ, где его встретили, всплеснув руками: «Тот самый великий Витгенштейн!» — после продолжительной беседы порекомендовали «больше читать Гегеля», хотя философ и «отзывался одобрительно о диалектическом материализме».
Потом он поехал в Казань, и будто бы там ему предложили целую кафедру плюс курс в МГУ. Забавно, но Витгенштейн от преподавательской деятельности отказывался, прося место в колхозе или хотя бы у заводского станка. Но для этого зарубежных философов не требовалось. Так и убрался он восвояси.
Интересно, что, вернувшись из СССР, Витгенштейн ни с кем не обсуждал свою поездку.

Как стать приличным человеком

Однако семена, посеянные любомудрием автора «Воскресения», пустили в душе Витгенштейна слишком глубокие корни: он постоянно возвращался к идее ухода в народ или, по крайней мере, ухода от «праздной жизни» ученой среды. Причем Витгенштейн был последовательнее русского гуру.
С идеологией Толстого (конкретно — с перелицованным графом «Евангелием») он познакомился в подходящей обстановке — во время Первой мировой войны, на которую пошел добровольцем. Витгенштейн, безусловно, любил свою родину — Австрию, но поступок был продиктован и другими причинами: временами его охватывала отчаянная усталость от жизни. А на войне принять смерть было почетнее.
Вот две показательные фразы: «Теперь у меня есть шанс стать приличным человеком»; «Возможно, близость смерти принесет мне свет жизни».
Он попросился на передовую Русского фронта, где, несмотря на дифтерит и предложение командира отправиться в тыл, выбрал самый опасный участок — наблюдательный пост. В 1917 г. он получил серебряную медаль за доблесть, в 1918-м — медаль за службу с лентой и мечами, но вскоре попал в итальянский плен.
Английские друзья хотели помочь ему выбраться из плена досрочно, но он отказался от этого и вышел вместе со всеми — через год.
Так же благородно повел себя философ, когда началась Вторая мировая война. Он к тому времени окончательно расстался с Австрией, находившейся под Гитлером (кстати, по одной из версий, Адольф Шикльгрубер был одноклассником Витгенштейна), приняв английское подданство.
Когда начались бомбежки Лондона, 50-летний философ решил, что сейчас преподавать отвлеченную науку «бессмысленно и позорно», и пошел в госпиталь, где служил «аптечным носильщиком». И тут он оставался философом: раздавая лекарства, он советовал больным не принимать их. Проработав три недели, он пришел к своему начальнику и представил план оптимизации работы.

Чудотворец или злодей?

Возможно, не стань Витгенштейн великим философом, он был бы гениальным изобретателем. Интересно, что он даже начал учиться в Высшей технической школе в Манчестере. Однако увлекся математической логикой и избрал несколько другой путь.
С замечательными конструкторскими способностями Витгенштейна связан случай, когда он «сотворил чудо». Это произошло в глухой австрийской деревушке, куда он, в очередной раз бросив философию, опять ушел — учить сельских детей.
На фабрике остановилась паровая машина, и Витгенштейн, с неохотного разрешения мастера осмотревший ее, «вылечил» механизм, просто постукивая по нему.
Но вообще годы сельского учительства (1920—1926) несколько смущают биографов. С одной стороны, «чудотворец» оказался превосходным педагогом — водил детей на экскурсии, гениально рассказывал об окружающем мире (так же гениально, как он гениально делал всё, чем начинал заниматься). С другой — закончилась его педагогическая деятельность скандалом и судебным разбирательством.

Стоит сразу оговориться, что наказание розгами, из-за которого скандал и начался, тогда было обычной практикой в Австрии. И Витгенштейн тут был не усерднее других учителей, причем, по сохранившимся свидетельствам, ученики его очень любили. А вот родители не без оснований опасались, что приезжий отвлекает детей от работ в поле и переманивает их в город.
Примешалась и зависть коллег: в конце концов они подали в суд жалобу о том, что Витгенштейн избивает учеников. Дело дошло до вызова полиции, суда и даже психиатрического освидетельствования. Витгенштейна оправдали, но с него было уже довольно педагогики.
Спустя 12 лет, когда у философа случился очередной приступ тяжелой депрессии и необходимости «толстовского» покаяния, он поехал в Австрию, нашел учеников, которых наказывал, и даже «заложивших» его коллег и вымаливал их прощения за причиненные обиды. Биографы констатируют: «Всё это было мучительно для обеих сторон, но помогло мало».

О чем стоит промолчать

Вообще, психологический портрет Витгенштейна — самое трудное для всех писавших о нем. Слишком сложен был этот человек, слишком тяжело складывались его отношения с людьми (череда дружб и разрывов), да и со всем миром. Об этом свидетельствует уже первая строка его дебютного и самого главного труда — «Логико-философского трактата»: «Мир — это всё, чему случается быть».
Вся жизнь Витгенштейна — словно бы полемика с этим тезисом. Не доверяя этому «всему», он сам, наперекор судьбе, созидал случайности: уходя на фронт, в сельскую школу, в госпиталь. Однажды, в зените научной славы, он даже некоторое время был монастырским садовником — какой-то умный священник отговорил его от желания стать монахом.
И постоянно он вел свой разговор с Богом. Многое в манере этих бесед было, конечно, навеяно протестантизмом Толстого, но Людвиг Витгенштейн всегда шел своим путем, и, пожалуй, лучший ответ на его вечный вопрос о смерти дает последняя фраза знаменитого «Трактата»: «О чем нельзя говорить, о том должно умолкнуть».