обзорный очерк

Сергей ШОКАРЕВ

Служилые люди в эпоху Смуты

От редакции.

Газета «История» уже публиковала несколько посвященных социальной жизни России в Смутное время очерков Сергея Юрьевича Шокарева («Цари Смутного времени». 1999. № 13; «Самозванцы». 1999. № 22; «Бояре в годы Смуты». 2000. № 2).
Вниманию читателей предлагается еще одна работа известного московского историка.

Общеизвестно, что Смута начала XVII в. была сочетанием многих социально-политических и общественных кризисов, коренившихся в обстоятельствах предыдущего развития Московского государства. Важнейшим источником противоречий стали взаимоотношения между землевладельцами и земледельцами (проблема крестьянского ухода и запрета).
Большое значение имела также вражда внутри самого служилого сословия — борьба меньших с большими. Не стоит забывать и о конфликтах, вызванных взаимной неприязнью городовых корпораций, — неприязнью, уходящей корнями в удельную эпоху; наконец, существовала и проблема холопства. Чтобы вернее понять смысл происходивших в Смуту событий и роль в них служилого сословия, необходимо обратиться к истории российского дворянства до начала XVII столетия.

Попытка понять контекст

(часть первая)

Московитский всадник. С немецкой гравюры XVI в.

Во второй половине XV в. усилиями московских князей было создано единое Российское государство. Постоянные военные столкновения с соседями диктовали необходимость содержать большую армию; огромные расстояния и вся военная тактика той эпохи обуславливали ведущую роль конницы в военных столкновениях.
Денежная система России была развита слабо, и объединитель Руси Иван III положил в основу формирования вооруженных сил не денежное жалование, а земельные дачи. Принцип обеспечения военных слуг землей, с которой они бы кормились, был далеко не нов. В Европе эту систему (лены, феоды) активно вводил еще Карл Великий, сформировавший не только прекрасную франкскую конницу, но и заложивший основы нового — феодального — порядка в европейской истории.
На Руси сходный принцип использовал еще Иван Калита. В своем завещании он пишет, что передал одно из своих ростовских сел Борису Воркову, который «аже иметь сыну моему которому служити, село будет за ним, не имет ли служити детем моим, село отоимут». Иван III распространил подобную практику на всю территорию единой России и создал систему земельного обеспечения военного сословия — поместную систему (от слова поместье — земельный надел).
Ее основа была проста: крестьянин пашет и кормит помещика, помещик воюет, служит государю и защищает крестьянина. Государь — всеобщий господин и отец, он волен в судьбах крестьянства и дворянства. Захочет — наделит поместьями, захочет — отнимет. Как в пользу помещиков, так и в пользу государя крестьяне несли повинности, впоследствии оформившиеся в знаменитые оброк (продуктовый налог) и барщину (работа на помещичьих угодьях).
Судебник Ивана III предполагал право крестьянина покинуть свое место жительства и землевладельца в известный Юрьев день осенний (на самом деле не день, а две недели, с 19 ноября до 3 декабря).
При внуке Ивана III — Иване IV Грозном — поместья (земли, даваемые государем) в отношении к обязанностям службы были фактически уравнены с вотчинами (родовыми владениями бояр и дворян; формально-юридическое признание равенства двух видов землевладения произошло, правда, намного позднее, при императрице Анне Иоанновне).
В конце XVI в., когда после страшного разорения центра России от опричнины, налогов и эпидемий крестьяне стали в массовом порядке бежать со своих земель, Юрьев день был отменен — так родилась не только пресловутая поговорка про бабушку и Юрьев день, но и крепостное право, превратившееся к XVIII в. в право помещика распоряжаться судьбами крестьян.
А.С.Пушкин четко подметил судьбоносное значение Юрьева дня, регулировавшего проявления народного недовольства и вводившего эти проявления в рамки признанной юридической практики:

Запрет крестьянского перехода отвечал, прежде всего, интересам среднего и мелкого дворянства, поскольку останавливал отток крестьянства из центральных районов, ставших малопригодными для земледелия в конце XVI в. В то же время он явился своего рода миной замедленного действия, которая сработала уже при появлении первого самозванца, привлекая к нему симпатии крестьянства.
Крупные землевладельцы, напротив, были заинтересованы в сохранении права выхода, а после его запрета укрывали в своих обширных вотчинах беглых. Дворянин средней руки не мог в борьбе за крестьянина тягаться с соседом-боярином. Богатый землевладелец давал крестьянину ссуду деньгами, зерном или инвентарем, мог перевести его в отдаленные вотчины или поместья. Отсюда проистекала вражда между так называемыми большими и меньшими в составе служилого сословия.
Провинциальные дворяне редко могли сыскать управу на сильного соседа, обладавшего связями в московской приказной среде. В конечном счете нелюбовь к сильным побудила многих провинциальных дворян не только поддержать Лжедмитрия I, но и стать под знамена Болотникова и Лжедмитрия II.

Портрет Ивана Тарасовича Грамотина. Неизвестный художник XVII в.

Особой социальной группой в России XVI в. были холопы. Институт холопства, восходивший к домонгольским обычаям рабства, к этому времени был представлен различными формами. Различались пашенные и боевые (служилые) холопы. Первые представляли собой земледельцев, вторые — военную свиту господина, отправлявшегося в поход.
Согласно «Уложению о службе» 1555—1556 гг. с первых ста четвертей (около 170 гектаров) земли должен был отправляться на военную службу сам помещик, с других четвертей, на пропорциональной основе (пропорции менялись в зависимости от места и времени), — вооруженные холопы на конях и с боевым снаряжением.
Если в домонгольское время источником холопства были плен и продажа в рабство за долги, то с XV—XVI вв. начало распространяться и доминировать служилое холопство, источниками которого были добровольное соглашение либо неоплаченные ссуды.
Вольное холопство было формой поиска средств к существованию. Вольный холоп не связывал себя никакими юридическими отношениями с господином, а служил у него, питался и одевался за его счет столько, сколько было уговорено между ними.
Другое явление представляла собой кабала — долговое обязательство, по которому холопство становилось пожизненным. Царский указ 1597 г., преследуя цели упорядочения отношений господ и холопов, предписывал обязательное составление кабалы на холопов. Это в дальнейшем стало одним из важнейших источников недовольства холопов и их активного вовлечения в конфликты Смуты.
Несмотря на меры правительства, запрещавшие холопить «военных людей», многие из холопов XVI в. происходили из служилого сословия. Представитель ветви белозерских князей князь Шелепшанский, согласно родословцу, так и «умре в холопех». Галицкий дворянин Юрий Отрепьев (вероятно, будущий Лжедмитрий I) служил в холопах у Михаила Романова. У Романовых же был казначеем холоп Второй Бартенев, также из дворянского рода. Есть основания предполагать дворянское происхождение и у знаменитого мятежного предводителя Ивана Болотникова, служившего какое-то время в холопах у боярина князя Телятевского.
Впрочем, пополнялось холопство и из других сословий и социальных групп: незаконнорожденный сын муромского купца Илейка Горчаков служил в холопах у стрелецкого головы Василия Елагина, затем казаковал на Тереке, где и принял имя «царевича Петра».
С распространением кабального холопства военные слуги дворян, близкие к дворянству не только социально, но и по боевым навыкам, оказались в трудном положении. Если дворянину за хорошую службу светили карьера, земельные и денежные пожалования, то холоп мог рассчитывать лишь на щедрость господина (возможности которого по сравнению с царем были весьма скромны) и военную добычу.
Многие из боярских холопов промышляли грабежом. Согласно свидетельствам иноземцев, в Москве в темное время было небезопасно ходить мимо боярских дворов — обширная дворня могла ограбить и убить прохожего.
Очевидно, подобные навыки пригодились бывшим боярским холопам в 1602—1603 гг., когда дворня из опальных боярских домов и холопы, распущенные своими господами из-за голода, стали собираться в разбойничьи шайки и грабить под Москвой. Со временем сложилась целая армия, по преимуществу из бывших холопов под предводительством атамана Хлопко.
В бою с этими разбойниками понес тяжелые потери крупный отряд правительственных войск, отправленный на усмирение — был убит воевода Иван Басманов, но холопы потерпели поражение. Остатки мятежной армии Хлопко бежали на «украйну», откуда и началось новое, более мощное восстание под знаменами многоликого (дворянин, холоп, монах) Лжедмитрия I.
Итак, источником недовольства для боярских и дворянских холопов было их кабальное положение. Пользуясь особыми обстоятельствами — насильственной сменой царя — они мечтали (и порой преуспевали в осуществлении этих мечтаний) заменить собой дворянство, завладеть поместьями и попасть в независимое служилое сословие. Особенно ярко это проявляется в воззваниях Ивана Болотникова, призывавшего холопов «побивать» дворян, брать их поместья, жен и дочерей себе.
Несмотря на революционную жестокость этих призывов, здесь идет речь не о перемене социального строя (как пытались представить цель болотниковского движения некоторые советские историки), а о замене одних землевладельцев другими. Примечательным фактом является и то, что Болотников сам раздавал поместья — известно, что некоторые из получивших его пожалованья владели землями в первой четверти XVII в.

Гонец XVI века. Художник В.Г.Шварц

Вернемся к дворянскому сословию. Оно не было единым. Верхушку дворянства составлял двор — высшая дворянская корпорация, восходившая к свите московских государей XIV—XV вв.
Двор состоял из боярства и рядовых членов, служивших по так называемому московскому списку. Из них формировались кадры для ведения боевых действий (полковые воеводы и головы), для управления отдельными областями государства (наместники, городовые воеводы, городничие), для придворной службы и специальных поручений (для дипломатических миссий, для управления небоярскими приказами, для расследования громких происшествий и злоупотреблений, для надзора за опальными и т.д).
Попасть в состав двора, на почетную и выгодную дворцовую службу, составляло мечты и чаяния провинциального служилого человека.
В XVI в. начинают формироваться местные корпорации служилых людей, составившие в совокупности городовое дворянство. Смутное время способствовало его консолидации и в определенной степени зародило в представителях этого еще не сложившегося сословия стремление к самостоятельности (которое в первые годы правления царя Михаила проявилось в дворянских бунтах, направленных против сильных людей).
Судьбы и происхождение местных корпораций были различны. Например, новгородское дворянство по большей части было новым и происходило от земледельцев, посаженных Иваном III после конфискации обширных вотчин новгородского боярства. Напротив того, рязанские роды восходили к местному боярству XIII—XV вв.; эта корпорация была замкнутой, весьма уважаемой, сильной — и сыграла большую роль в событиях Смуты (Ляпуновы, Сумбуловы, Кикины, Пашков, Биркин).
Весьма своеобразными были корпорации «украинных городов» — Орла, Епифани, Курска, Белева, Воронежа, Ряжска, Белгорода и других. Активно отстраивавшаяся в конце XVI в. южная линия обороны требовала своего служилого сословия, и в этих краях воеводы верстали поместьями (раздавали земли) представителей низших сословий — казаков, бывших (порою беглых) холопов, разорившихся купцов и ремесленников, а то и крестьян.
В составе двора и местных корпораций были и богатые вотчинники и помещики (например, при царе Василии Шуйском за стольником князем Д.М.Пожарским было более 3700 четвертей вотчины и поместий в разных уездах, с которых он был обязан выставить 36 человек боевых холопов), и дворяне, владевшие одним-двумя крестьянскими дворами. Зачастую эти однодворцы были вынуждены сами пахать землю.
Рудименты эпохи феодальной раздробленности, какие-то черты местного снобизма и сепаратизма, различные условия существования местных корпораций привели к тому, что в эпоху Смуты проявлялась вражда между дворянством разных «городов». «Рязанцы» и другие корпорации южных городов стояли против столичного двора и северного дворянства.
Пробудилась старая вражда между псковичами и новгородцами, вспомнилось и противостояние новгородцев жителям Центральной России («низовцам»). И лишь захват Москвы поляками дал начало объединительным процессам и забвению старых ссор.
Как можно видеть, дворянство в начале XVII в. отличала крайняя пестрота — генеалогическая, социальная и географическая. В этой связи трудно говорить о роли дворянства как целого сословия в событиях Смутного времени. В конфликтах Смуты дворянство не только боролось за политические идеи и кандидатуры на престол, но и враждовало с другими сословиями и социальными группами, а отдельные его части сталкивались между собой.

Конный воин. Рисунок из альбома участника шведского посольства Э. Пальмквиста. 1674 г.

С.Ф.Платонов выделял в Смутном времени три основных этапа:
1) династический (1584—1606), который он также называл боярской смутой;
2) социальный (1606—1611) — «разрушение государственного порядка»;
3) национальный (1611—1613) — «восстановление государственного порядка».
Если на первом этапе дворянство подключается к событиям уже в период развязки (поход Лжедмитрия I, низложение Годуновых, а затем и самого Лжедмитрия), то на втором и третьем этапах ему принадлежит одна из ведущих ролей. Боярство, руководившее событиями в период придворной борьбы со времени кончины Ивана Грозного до начала авантюры первого самозванца (боярская смута), в 1606—1613 гг. отстраняется от решающего влияния на более обширные массы населения.
Дворянство широко участвует как в походе Лжедмитрия I, так и в восстании Болотникова. Под знамена «царя Дмитрия» в армию Болотникова стали дворяне более двадцати городов, прежде всего южных.
Вместе с тем дворянство активно выступало на стороне Шуйского (в первую очередь, дворянство московское, смоленское и северное). Законодательные меры этого царя, направленные на консолидацию служилого сословия, в конце концов привели к расколу в мятежном стане и к победе правительства.
Указ Василия Шуйского о холопах, изданный в марте 1607 г., восстанавливал принцип добровольности холопской службы и ограждал вольных дворянских слуг от попыток перевести их в состояние холопов. Этот указ имел четко выраженное политическое значение — он защищал интересы мелкого разоренного служилого люда, боевых холопов и прочих слуг, нередко оказывавшихся из-за своего неустойчивого и зависимого положения опорой различных мятежей и восстаний.
В том же месяце был издан и новый указ — о крестьянах. Он был нацелен на закрепление прав дворян распоряжаться своими крестьянами, предписывал возвращать беглых и карать штрафами тех, кто их укрывает. Василий Шуйский, вопреки своей репутации боярского царя, выступал защитником дворянских интересов, поддерживая дворян в их борьбе за крестьянина против сильных людей.
Эти меры позволили Василию одержать верх над Болотниковым, но закрепить успехи царскому правительству не удавалось. Авторитет верховной власти стремительно падал, царские указы не принимались к исполнению на значительной территории государства. Отсюда и поддержка, оказанная дворянством новому самозванцу, Лжедмитрию II.
Не только городовые дворяне, но и члены государева двора, младшие отпрыски боярских фамилий, а также служившие по московскому списку, оказались в числе «перелетов», окруживших Лжедмитрия II в Тушине и создавших параллельные московским Боярскую думу, двор, приказы. Засилье поляков не позволяло этим людям широко развернуться, и особое влияние они приобрели уже в Калужском стане Лжедмитрия II, куда тот бежал после вступления Сигизмунда III на территорию России в феврале 1610 г.
Таким образом, дворяне, поддерживавшие Лжедмитрия II, встали в оппозицию не только Василию Шуйскому, но и Сигизмунду III.
Низложение Шуйского в июле 1610 г. и смерть Лжедмитрия II в декабре того же года лишили Калужский стан авантюристического элемента. Когда после смерти Лжедмитрия II появилась альтернатива между навязанным России иноземным королевичем и созывом Земского собора, многие из бывших тушинцев с готовностью примкнули к освободительному движению, а двое из ближайшего окружения самозванца — князь Д.Т.Трубецкой и атаман И.М.Заруцкий — стали во главе Первого ополчения.

Стрелецкий голова. Рисунок Э. Пальмквиста. 1674 г.

В освободительном движении приняли участие дворяне различных городов. Ядром его было южное дворянство — рязанское и «украинное», но влились в него также костромские, владимирские, романовские, ярославские, суздальские и прочие дворяне, в том числе и из так называемых замосковных городов.
Другой мощной силой, поддержавшей Первое ополчение, стало казачество, ранее приверженное одной только энергии разрушения. Казаки, жившие своим особым укладом и стремившиеся отстоять свою независимость от государственной власти, всё же считали себя верными подданными русского царя. Крушение Российского государства и захват его иноземцами были для них столь же неприемлемы, как и для служилых и торговых людей.
Общая приверженность России и православию на время объединила их с дворянством, с опаской взиравшим на беспокойное казачество. Впрочем, это единство было недолгим. Уже скоро началась между воеводами «рознь великая, и дело ратное не спорилось». Чтобы разрешить споры, были избраны три руководителя ополчения — рязанский дворянин П.П.Ляпунов и бывшие тушинцы князь Д.Т.Трубецкой и атаман И.М.Заруцкий.
Первое ополчение весной 1611 г. осадило в Москве польский гарнизон, начались бои. Несмотря на то, что ополчение добилось значительных военных успехов, его социальная неоднородность стала причиной внутреннего кризиса и распада.
Программный документ Первого ополчения — приговор от 30 июня 1611 г., содержавший план государственного устройства и направленный на решение важнейших вопросов социальной и экономической жизни (от наделения служилых людей поместьями и до устройства приказов), указывал и на основные противоречия внутри ополчения. Приговор, составленный в кругу сподвижников Ляпунова — дворян, довольно жестко относился к казачеству. «Старым казакам», т.е. тем, кто еще до Смуты был признан в этом звании, определялось земельное или денежное жалование, прочие элементы казачества даже не назывались в приговоре казаками, они именовались «холопи боярские». Казаки, каковы бы они ни были, лишались прав назначения на должности в местной администрации.
Приговор стремился поставить казачество на службу государству, ограничить свободы и своеволие, от которых дворяне уже порядком натерпелись. Относительно бывших боярских холопов приговор подтвердил крепостнические правила конца XVI в.: «Надлежит по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам». И хотя о бывших крепостных, ушедших в казаки, в приговоре конкретно не говорилось, несомненно, что для казаков эти статьи приговора были неприемлемы.
Дворянство, в свою очередь, было недовольно своеволием и разбойничьими вылазками казаков. Желая остановить грабежи, Ляпунов распорядился «воров казаков имать и присылать под Москву, а иных воров, на кого приедут, с ними биться и от своих животов побивать».
Это привело к открытому конфликту. Воевода Матвей Плещеев схватил, вероятно во время грабежа, 28 казаков и приказал их утопить. Подоспевшие на помощь казаки выручили своих собратьев, привели в стан ополчения, созвали круг и стали «шуметь», намереваясь убить Ляпунова. Тот уже собрался было бежать в Рязань, но поддался на уговоры и остановился в острожке у Никитских ворот Москвы. На следующий день казаки вызвали Ляпунова в круг, кричали на него, показывая грамоту якобы за его подписью с призывом убивать казаков, и наконец зарубили саблями.
После смерти Ляпунова дворяне стали уходить из подмосковного лагеря, опасаясь притеснений и убийств. Первое ополчение распалось. Под Москвой остались те немногие, кто вышел из Тушинского и Калужского станов и не боялся казачьих угроз. Командовать ими стал князь Д.Т.Трубецкой. Господствующая роль в подмосковных «таборах» перешла к казакам Заруцкого.
Прежнее единение было забыто. Среди казачества возобладали узкие групповые интересы, и оно вступило в открытую вражду с дворянской частью ополчения. Впрочем, вина за этот раскол лежит и на самих руководителях ополчения — Ляпунове и его сподвижниках. Приговор от 30 июня 1611 г. положил начало вражде между двумя основными частями ополчения, а суровые меры против казачества окончательно оттолкнули это сословие от союза с дворянством.
Патриотический порыв ополченцев сменился казачьим «воровством». Несмотря на то, что армия Трубецкого и Заруцкого продолжала вести борьбу против поляков, она утратила главную идею общеземского движения — объединение ради созыва Собора.

Стрельцы. Гравюра XIX в.

Новое движение зародилось в Нижнем Новгороде. Характерно, что, объединив все социальные слои среднерусского города — дворянство, купечество и духовенство, Второе ополчение длительное время, вплоть до боев за Москву в сентябре 1612 г., не могло найти общего языка с казачеством, да и не очень-то стремилось к союзу с ним. При этом, скажем, далеких от русских дворян по вере и языку служилых татар принимали в ополчение охотно — сказывалась общность социального статуса; и те и другие были военными «слугами государевыми».
Патриотическая позиция, однородность мировоззрения участников нового освободительного движения, их приверженность традиционной схеме государственного устройства Московской Руси, политический консерватизм и практичный подход к организационным вопросам стали залогами успеха Второго ополчения.
Важной задачей, которую решили руководители Второго ополчения — князь Д.М.Пожарский и К.Минин, — были сбор средств и организация вооруженных сил по традиционной схеме — служилые по отечеству (дворяне) и служилые по прибору (стрельцы и пушкари).
Основу ополчения составили дворянские отряды. Участникам полагались денежные оклады, которые были согласованы с прежними окладами служилых людей и даже с теми придачами, которые были назначены легитимными правительствами, но так и не «справлены».
Руководителям ополчения пришлось провести огромную работу для установления размеров жалования собравшихся в Нижнем ратных людей. В результате дворяне были разделены на четыре статьи: по 50, 45, 40 и 30 рублей годового жалования. Это были весьма значительные оклады. Сам Пожарский в 1604 г., будучи стольником (т.е. служа по московскому списку, а не по городу), получил 20 рублей. Впрочем, есть указание, что в реальности часть дворян получала эти оклады не целиком, а наполовину. Однако и это было больше обычного жалованья провинциального дворянина, не поднимавшегося выше 14 рублей.
Помимо жалованья участники ополчения получали корм себе и лошадям. Стрельцам и пушкарям были положены оклады в 25 рублей, новобранцам — в 20 рублей, что также существенно превышало оклады служилых по прибору, существовавшие до Смуты.
Дворянство составляло военную основу ополчения, а купечество — финансовую; оно принимало на себя функции государства.
Реальное, а не декларируемое единение во имя освобождения Москвы стало залогом успеха Второго ополчения. Лидеры его неоднократно имели возможность убедиться во враждебном отношении к новому движению со стороны казаков. Атаман Заруцкий даже организовал безуспешное покушение на жизнь Пожарского, а при известии о движении Второго ополчения из Ярославля в Москву бежал на юг, где поднял мятеж во имя Ворёнка — сына Лжедмитрия II и Марины Мнишек, Ивана.
С казаками Трубецкого у дворянского ополчения также не складывались отношения. Во время тяжелых боев за Москву неоднократно проявлялась взаимная вражда обеих частей русского войска.
«Богатые пришли из Ярославля и сами одни отстоятся от гетмана», — говорили казаки и уклонялись от боя, в то время, когда ратники Второго ополчения вели сражение с Ходкевичем. Лишь в конце сентября 1612 г. Пожарскому и Трубецкому удалось договориться между собой. Сдача Кремля поляками 25 октября 1612 г. была достигнута благодаря усилиям как дворянской, так и казацкой части ополчения.

Как представляется на основе анализа исторических повестей об избирательном соборе 1613 г., компромисс между дворянством и казачеством был достигнут и при выборе кандидатуры царя Михаила Федоровича Романова.
Заслуги дворянства в деле восстановления государственного порядка были по достоинству оценены новой династией. Не ограничившись земельными пожалованиями отдельным лицам, правительство Михаила Федоровича предприняло меры, удовлетворявшие интересы всего дворянского сословия в целом.
Важнейшей задачей было наведение порядка в земельных отношениях. Многочисленные пожалования и дачи Смутного времени, исходившие от легитимных и нелегитимных правительств, сильно запутали владельческие права на поместья и вотчины. Для решения этой проблемы (а также для выяснения тягловых возможностей населения) в 1620-х гг. было проведено общее описание большинства уездов. Писцы подтверждали владельческие права помещиков и восстанавливали их военные обязанности в новых условиях.
Другой конфликт, развивавшийся внутри служилого сословия — борьба за рабочие руки. Она шла между основной массой дворян и сильными людьми.
Интересы мелких и средних землевладельцев задевал и царский указ об урочных летах, т.е. об ограниченном сроке сыска беглых крестьян. После воцарения Михаила Романова был восстановлен пятилетний срок сыска. Это вызывало резкое недовольство дворянства, выливавшееся не только в многочисленные коллективные челобития служилых людей (в основном представителей городовых корпораций), но и в возмущения во время военных смотров.
Правительство шло на уступки постепенно: в 1637 г. урочные лета были доведены до 9 лет, а в 1641 г. — до 10 лет. Окончание этому спору положило Соборное уложение 1649 г., установившее бессрочный сыск беглых крестьян.
Наконец, в целях достижения лояльности служилого класса (испытанием на прочность послужили события 1617—1618 гг., когда в «королевичев приход» к Москве дворяне западных уездов переходили на службу Владиславу) правительство Михаила Федоровича стало применять практику перевода поместья в вотчину. На протяжении всего XVII в. эти две формы феодального землевладения постепенно сливались, что также отвечало интересам дворянского сословия.
Таким образом, потрясения Смутного времени заставили правительство более внимательно отнестись к нуждам дворянского сословия. В связи с утратой боярством своего влияния дворянство и приказная бюрократия в XVII в. стали главной опорой царской власти. Ради компромисса с дворянством верховная власть предпочла пожертвовать интересами земледельцев, и с середины XVII в. крепостничество становится основой, на которой строится вся иерархия самодержавного государства.

Попытка увидеть лица

(часть вторая)

Как можно видеть, судьбы представителей дворянского сословия в Смуту были весьма различными. Биографические очерки, приводимые ниже, красноречиво свидетельствуют не только о пестроте путаных событий Смутного времени, но и о неоднородности политических представлений и устремлений внутри самого сословия государевых служилых людей.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский

Имя князя Дмитрия Михайловича Пожарского знакомо всем еще со школьной скамьи. Общеизвестно, что его патриотическая деятельность была вознаграждена боярским чином. В то же время по рождению и идеологии Пожарский был типичным представителем широких слоев служилого класса.
В среде аристократии он был чужим человеком. Не случайно не боярство, ослабленное опалами Грозного и интригами времен Годунова и Лжедмитрия I, а именно дворянство выдвинуло общенародного лидера, за которым пошли на освобождение столицы Российского государства десятки тысяч человек.
Князь Д.М.Пожарский принадлежал к стародубской ветви Рюриковичей (их родовое гнездо — Стародуб-Ряполовский на Клязьме). Во времена опричнины князья Пожарские лишились своих вотчин в Суздальском уезде (в него вошел прежний Стародубский уезд). Летом 1565 г. они вместе с другими потомками удельных князей Северо-Восточной Руси попали в опалу и были сосланы в Казанский край. Среди них был и дед Дмитрия Михайловича, князь Федор Иванович.
Зачисленный в 1550 г. в московский список (двор), он окончил свою карьеру в должности головы «на Низу» (т.е. в городах Нижнего и Среднего Поволжья), и впоследствии его внуку, князю Дмитрию, приходилось тяжело в местнических спорах с представителями более выслуженных родов. Однако часть родовых вотчин в конце концов была возвращена князю Федору Ивановичу.
Сын князя Федора, князь Михаил Федорович Глухой, не сделал никакой карьеры, ему даже не удалось дослужиться до чина головы. Он был женат на представительнице старомосковского боярского рода Евфросинье (Марии) Федоровне Беклемишевой, от которой имел двух сыновей, Дмитрия (родился в 1578 г.) и Василия (родился в 1583 г., умер до 1611 г., в иночестве — Вассиан), а также дочь Дарью. Скончался князь Михаил Федорович в 1587 г., и с этого времени его старший сын Дмитрий упоминается в источниках.
Сохранился подлинник грамоты 1586/87 г., по которой князь Д.М.Пожарский «по приказу отца» жаловал суздальскому Спасо-Евфимьеву монастырю деревню Три Дворища. Возможно, отец князя Дмитрия в это время был еще жив, но из-за болезни не мог сам оформить акт дарения и поручил сделать это сыну. Несмотря на то, что в 1586/87 г. князю Дмитрию Михайловичу было не более девяти лет, грамота не только составлена от его имени, но и подписана им собственноручно.
В 1588 г. за князем Дмитрием и его братом Василием были закреплены Мещевское и Серпейское поместья отца. Царская грамота указывала молодым князьям, «как к нашей службе поспеет и будет в пятнадцать лет, с того отца своего поместья учнут нашу службу служити», а также ставила им в обязанность «кормити» свою мать «до ее живота» и сестру княжну Дарью, «вскормив», выдать замуж.
Князь Дмитрий начал службу при дворе с чина стряпчего — низшей придворной должности, бывшей ступенью ниже, чем должность стольника. Впрочем, и это было большим успехом. Архивные разыскания недавнего времени установили, что князь Д.М.Пожарский был родственником известных государственных деятелей того времени, думных дьяков братьев Андрея и Василия Яковлевичей Щелкаловых. Возможно, благодаря этому родству князь Пожарский и был принят в государеву свиту.
В 1598 г. князь Дмитрий Михайлович подписал грамоту об избрании на царство Бориса Годунова. Однако вскоре после воцарения Годунова князь Дмитрий Михайлович попал в опалу, которая длилась до 1602 г. Характерно, что в это же время в опале находились и братья Щелкаловы.
После того как для Пожарского вновь, по его собственному выражению, «милость царская возсияла», он получил чин стольника, а его мать заняла достаточно видное положение верховой боярыни царевны Ксении Борисовны.
При первых известиях о появлении самозванца князь Дмитрий Михайлович был призван в полк. В составе войска князя Ф.И.Мстиславского Пожарский совершил поход на «украйну» и участвовал в битве при Добрыничах и в других военных столкновениях.
Вступление на престол Лжедмитрия I способствовало дальнейшему продвижению Пожарского. При Лжедмитрии I князь Дмитрий дважды упоминается в описаниях церемонии царских пиров — он «сидел за ествою» у воеводы Юрия Мнишека весной 1606 г. и у польских послов на царской свадьбе 8 мая 1606 г.
Падение Лжедмитрия I не принесло перемен в служебной карьере Пожарского — он как был, так и оставался в чине стольника. Только осенью 1608 г. ему было дано первое самостоятельное поручение — двигаться «с ратными людьми» к Коломне на выручку воеводе И.М.Пушкину, которого теснили тушинские отряды. Из-под Коломны князь Дмитрий выступил против тушинцев и «литовских людей», стоявших в селе Высоцком в 30 верстах от города. Пожарский со своим отрядом напал на врагов на утренней заре, «и их побил наголову, и языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял».
Осенью 1609 г. на стратегически важной Владимирской дороге появился «хатунский мужик» Салков с отрядом разбойников. Салкову удалось разбить в нескольких сражениях царских воевод, и он беспрепятственно занимался грабежами, наводя ужас на всех проезжих. Для осажденной тушинцами Москвы освобождение подъездных дорог было важнейшей задачей, и потому царь Василий неоднократно посылал против Салкова своих воевод, но только князь Дмитрий Пожарский, сойдясь с «воровским» атаманом на речке Пехорке, сумел в жаркой схватке разбить отряд Салкова.
За военные подвиги и участие в московской осаде князь Дмитрий Пожарский был пожалован вотчиной в Суздальском уезде — он получил село Нижний Ландех с двадцатью деревнями и семью «починками» (небольшими поселениями). Жалованная грамота отмечала, что князь Дмитрий Михайлович «против врагов стоял крепко и мужественно», царю Василию и Московскому государству «многую службу и дородство показал», «на воровскую прелесть и смуту ... не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо».
Весной 1610 г. князь Д.М.Пожарский был послан на воеводство в Зарайск — крупный военно-административный и культурно-хозяйственный центр, один из ключевых пунктов обороны на «рязанской украйне». Как и другие рязанские города, Зарайск не остался в стороне от событий Смуты. В 1606—1607 гг. он поддерживал Болотникова, а в 1608 г. подвергся нападению полковника А.Лисовского и был разграблен.
Князь Пожарский прибыл на зарайское воеводство в нелегкое время. Рязанская земля была охвачена волнением. Оппозиционное Василию Шуйскому движение возглавил П.П.Ляпунов. Еще при жизни князя М.В.Скопина-Шуйского он предлагал молодому воеводе составить заговор с тем, чтобы низложить престарелого и непопулярного царя и возвести на престол самого Скопина, но тот приказал схватить посланников Ляпунова, однако затем, сжалившись, отпустил их.
После смерти Скопина-Шуйского Ляпунов стал пересылаться грамотами с Лжедмитрием II и воеводами в соседних городах, призывая «мстить» царю Василию за князя Михаила. К Пожарскому он отправил с грамотой своего племянника Федора. Дмитрий Михайлович предложение Ляпунова отверг, грамоту его переслал в Москву и запросил у царя помощи. Возможно, узнав об усилении зарайского гарнизона, Ляпунов прекратил переписку с Лжедмитрием II и, видимо, оставил свои планы переворота.
Вскоре опасность нависла над Зарайском с другой стороны. Лжедмитрий II вышел из Калуги походом на Москву. Сторону самозванца приняли Коломна и Кашира. Горожане заставили своих воевод принести присягу Лжедмитрию II. Посланцы с «воровскими грамотами» прибыли и в Зарайск.
Посадские люди восстали и двинулись «всем городом» на князя Дмитрия Михайловича. Воевода заперся с небольшим отрядом в кремле и объявил о своей твердой поддержке царя. Видя, что взять крепость штурмом им не удастся, повстанцы вступили с князем в переговоры. Сошлись на том, что будут держать сторону того царя, который «будет на Московском государстве»: «будет на Московском государстве по-старому царь Василий, ему и служить; а будет кто иной, и тому так же служить».
Справившись со смутой во вверенном ему Зарайске, князь Дмитрий Михайлович предпринял походы против сторонников самозванца и вновь «обратил» к царю Василию отпавшую Коломну. В зарайских событиях проявились твердая воля и решимость князя Пожарского. Он предстает человеком цельным и верным своей присяге, что в те годы повсеместного «шатанья» было большой редкостью.
С началом Первого ополчения князь Дмитрий Михайлович принял активное участие в его организации. Польское правительство отправило против П.П.Ляпунова, ставшего вождем ополчения, отряд черкесов (запорожских казаков) и русских во главе с воеводой Исаком Сумбуловым. Ляпунов был осажден в Пронске, и положение его было крайне тяжелым.
Пожарский не замедлил отправиться ему на выручку. Собрав коломенские и рязанские отряды, он пошел на Пронск и снял осаду с города. Из Пронска князь поспешил вернуться в Зарайск — и вовремя. Сумбулов уже приступил к городу и сумел взять острог. Пожарский совершил смелую вылазку из крепости и нанес противнику поражение — черкесы вернулись на Украину, а Сумбулов «побежал» к Москве. Попытка остановить земское движение провалилась.
В Москве такие люди, как Пожарский, считались изменниками и врагами государства. В 1611 г. дворянин Г.Орлов бил челом Сигизмунду III и Владиславу с просьбой пожаловать его «изменничьим княж Дмитреевым поместьицем Пожарского» — селом Нижний Ландех. На обороте этого прошения польский наместник Москвы А.Гонсевский написал, обращаясь к дьяку И.Т.Грамотину: «Милостивый пане Иван Тарасьевич!.. Прикгожо ... дать грамоту асударскую жалованную». Правда, это и многие подобные решения Гонсевского оставались лишь на бумаге — ни у наместника Сигизмунда III, ни у его сторонников для осуществления решений не было достаточной власти.
После отражения нападения Сумбулова на Зарайск имя Пожарского исчезает из источников вплоть до марта 1611 г. Историки предполагают, что он мог тайно приехать в Москву с тем, чтобы начать подготовку восстания против интервентов. Как бы то ни было, известно, что во время московского восстания 19 марта 1611 г. Пожарский был в числе немногих воевод Первого ополчения, оказавшихся в столице и вступивших в бой с поляками. Основные силы ополчения во главе с Ляпуновым были еще на подступах к Москве.
Восстание вспыхнуло стихийно и, вероятно, застало князя в его доме на Сретенке. Князь Дмитрий Михайлович успел только собрать пушкарей с соседнего Пушечного двора и стрельцов из ближайшей слободы. Были у воеводы и пушки с того же Пушечного двора, и пушкари расстреливали с близкого расстояния поляков и немецкую пехоту.
Воины Пожарского не только отбили врагов, но и «втоптали» их в Китай-город, а сами поставили на скорую руку острожек у церкви Введения на Лубянке — приходской церкви Пожарского. Понимая, что им не справиться с восстанием, поляки по совету своих приверженцев-бояр подожгли город. С юга по Замоскворечью ударил полковник Струсь. Солдаты зажгли стены Земляного города, и огонь расчистил путь полякам.
Введенский острожек Пожарского оставался одним из последних центров сопротивления. К вечеру 20 марта полякам и немцам удалось прорвать оборону. Большинство защитников острожка пало в бою, а воевода получил тяжелую рану в голову. Его едва смогли вынести с поля битвы, укрыли в возке и привезли в Троице-Сергиев монастырь.
Такова была деятельность Пожарского до того, как он принял предложение возглавить нижегородское ополчение. Уже тогда он снискал себе широкую известность как патриот и твердый сторонник законной власти, храбрый воевода и талантливый организатор.
С.Ф.Платонов так характеризовал личность князя Дмитрия Пожарского: «С высоким понятием о своей родовой чести и с консервативным настроением Пожарский, разумеется, не мог ни служить самозванщине, ни прислуживаться Сигизмунду. Он и в Тушине не бывал, и королю ни о чем не бил челом; напротив, крепко бился с тушинцами и первый пришел под Москву биться с поляками и изменниками... Всё это вместе взятое создало Пожарскому определенную репутацию и остановило на нем выбор нижегородцев».
Пожарский лечился в своей родовой вотчине в Мугрееве и там получил первые известия о начале освободительного движения в Нижнем Новгороде. Воевода далеко не сразу согласился на предложение возглавить ополчение. Нижегородцы ездили к нему в Мугреево несколько раз. Был у Пожарского и лидер нижегородского движения К.Минин. Очевидно, тогда и сложился между ними дружеский союз единомышленников, во многом обеспечивший успехи Второго ополчения.
Не случайно, решая, «кому быть с ним у такова велика дела и казну збирати», князь Дмитрий Михайлович одним из условий своего согласия выдвинул избрание Кузьмы Минина. Согласно «Новому летописцу», свое вступление в должность «выборного человека» Минин обусловил созданием нового приговора, обязывавшего горожан «во всем быти послушливыми и покорливыми» руководителям ополчения и «ратным людям давать деньги». Этот приговор с подписями нижегородцев был отправлен к Пожарскому. Получив это свидетельство твердости нижегородцев и условившись с Кузьмой Мининым и другими деятелями земского движения об основных принципах создания ополчения, Пожарский отправился в Нижний Новгород.
С этого времени начинается новый этап в деятельности князя Дмитрия Пожарского, составившей ему славу спасителя Отечества.
Приняв обязанности военного главы ополчения, Пожарский основное внимание уделял обеспечению служилого класса. Уже на подъезде к Нижнему он встретил отряды дворян из Смоленска, Дорогобужа и Вязьмы, скитавшихся вдали от своих поместий, и принял их на службу.
Выше уже говорилось, что благодаря усилиям Пожарского и Минина дворяне — участники ополчения получали высокие оклады и обеспечение, позволявшее им сохранять хорошую боевую форму. Придерживаясь традиционной военной организации русского войска, руководители земского движения исповедовали и традиционную идеологию московского самодержавия. Не случайно на монетах, которые ополчение чеканило уже в Ярославле, обозначалось имя царя Федора Ивановича — последнего из государей, легитимность которого была вне всяких сомнений.
Деятельность Пожарского на посту руководителя Второго ополчения хорошо известна. Забота о служилом сословии, умение договориться с посадским населением и духовенством, полководческий талант, храбрость, распорядительность, высокое чувство ответственности, проявленные Пожарским и его сподвижниками, явились залогом успеха земского движения. Пожарский был чужд лишней жестокости, милостив и щедр, но тверд в вопросах, судьбоносных для отечества.
На избирательном соборе 1613 г. Пожарский первоначально поддерживал кандидатуру князя Д.Т.Трубецкого. Правда, сохранилось известие, что выставлял свою кандидатуру и князь Д.М.Пожарский. В пылу местнического спора дворянин Сумин упрекал Пожарского в том, что он «государился и воцарялся» и это «стало ему в двадцать тысяч». Вероятнее всего, это не более чем навет. Впоследствии сам же Сумин отрекся от этих слов, да и у вождя Второго ополчения просто не было таких денег. Однако сомнительные качества бывшего тушинского боярина отвратили от него большую часть участников собора. Когда борьба развернулась по второму кругу, Пожарский оказался в числе первых сторонников царя Михаила.
Заслуги Пожарского были отмечены новым царем уже при его венчании на царство. После венчания во время литургии в Успенском соборе приняли от царя регалии и держали их до конца церковной службы: царский венец — И.Н.Романов, скипетр — князь Д.Т.Трубецкой, яблоко (державу) — князь Д.М.Пожарский.
Это было новшеством в обряде. Юный государь стремился показать, что в своем правлении будет опираться на ближайшее окружение из верных и опытных советников. На следующий день после церемонии князь Пожарский был возведен в сан боярина, а Кузьма Минин пожалован чином думного дворянина.

Знамя князя Д.М.Пожарского

Советские историки писали, что ни Пожарский, ни Минин не получили достойного вознаграждения за свою службу. Наравне с ними, а порою и более щедро, были награждены бояре, входившие в Семибоярщину и проявившие себя как сторонники польской оккупации. Однако не стоит забывать, что при сложившейся четкой иерархии выслуженных родов не отличавшийся особой знатностью князь Дмитрий Пожарский, ни тем более худородный Минин не могли быть пожалованы более, чем аристократы князь Ф.И.Мстиславский, Ф.И.Шереметев, князья И.Б.Черкасский и Д.Т.Трубецкой.
Кроме того, герои освободительного движения на самом деле были награждены достаточно щедро: Пожарский получил боярство из стольников, что делалось только для представителей родовитых фамилий. Помимо этого за князем Дмитрием Михайловичем было закреплено село Ландех, а в придачу он получил богатое село Холуй, знаменитое своими соляными промыслами и мастерством иконописцев, и другие земли в Суздальском уезде (всего вотчины и поместья — 2500 четвертей; итого владения князя в 1613 г. насчитывали 4350 четвертей).
В дальнейшем обоих руководителей Второго ополчения царь неоднократно привлекал для решения важнейших государственных и военных задач. Таким образом, говорить о том, что правительство Михаила Романова проявило неблагодарность по отношению к вождям освободительного движения, несправедливо.
В 1615 г. на западной окраине России объявился знаменитый польский авантюрист Александр Лисовский. Против Лисовского был послан князь Дмитрий Михайлович Пожарский.
Столкновение этих выдающихся деятелей Смуты было знаменательным. Отчаянный храбрец, Лисовский был антиподом Пожарского — удаль, стремительность, жестокость и сила разрушения всегда были на его стороне. Он воевал и грабил под знаменами Лжедмитрия II, королевича Владислава, короля Сигизмунда — и сам по себе. Лисовский был столь знаменит, что его отряд, получивший имя лисовчиков, прославился и в Западной Европе.
Поход Лисовского на Россию в 1615 г. был одним из наиболее удачных его военных предприятий. Против неуловимого полковника успешно действовал лишь князь Дмитрий Пожарский, умевший сражаться с тем же напором и отчаянностью.
Согласно росписи, боярин должен был выступить в поход с семитысячным войском, однако в Москве едва нашлась тысяча ратников. Остальных воеводе предстояло набрать по дороге, мобилизовав местных служилых людей. В Белёве и Болхове отряд Пожарского пополнился дворянскими, татарскими и казацкими отрядами.
Лисовский не стал ждать встречи с прославленным полководцем, сжег Карачев и двинулся на Орёл. Пожарский поспешил наперерез Лисовскому, к Орлу, и нагнал противника. Завязался бой. Воевода ертоульного полка (авангарда) И.Г.Пушкин не смог выдержать натиска лисовчиков. Дрогнул и побежал второй воевода, С.Исленьев. Один только Пожарский, собрав в кулак наиболее боеспособные части, отважно и стойко сражался с неприятелем.
Лисовский имел двойное численное преимущество. Пожарский же говорил воинам: «Лучше желаю тут же умереть, нежели бежать!». Шестьсот человек стояли против двухтысячного отряда поляков. Русские окружили себя телегами и сражались под защитой обоза до темноты.
Ночью к главному воеводе вернулись Исленьев и бежавшие ратники. На другой день Лисовский, не возобновляя сражения, ушел к Кромам. От Кром он двинулся на Болхов, а оттуда решил идти к Калуге. Однако Пожарский сумел разгадать маневр противника и опередил его, послав к Калуге дворянские сотни.
К Пожарскому подошло подкрепление из казанских дворян, и он двинулся против Лисовского к Перемышлю, но полковник опять уклонился от боя и ушел на север, пройдя между Можайском и Вязьмой. Князь Дмитрий Михайлович не мог продолжить преследование — неожиданно он тяжело заболел; едва живого, воеводу увезли в Калугу. Войско, лишившееся военачальника, не решилось последовать за Лисовским, а тот совершил дерзкий рейд, описав петлю вокруг Москвы на расстоянии 200—300 км от столицы — через Ржев, Кашин, Углич, Ярославский, Костромской, Суздальский, Владимирский, Муромский, Коломенский, Рязанский и Тульский уезды, и опять вернулся на Северщину.
Князь Дмитрий Михайлович быстро оправился от тяжкой болезни. Ему было поручено заниматься сбором пятой деньги (чрезвычайного налога).
Пожарский действовал и на дипломатическом поприще. В июне 1616 г. он в чине коломенского наместника участвовал в переговорах с английским послом Д.Мериком, выступавшим посредником между Россией и Швецией.
В 1617 г. с запада в Россию пришла новая беда. Возмужавший королевич Владислав решил завоевать обещанный ему русский трон и отправился походом на Москву. Русские войска при приближении поляков бежали из-под Смоленска и Дорогобужа. Дорогобужский воевода И.Г.Ододуров открыл ворота города перед королевичем; Вязьму, покинутую воеводами, поляки также заняли без боя. Изменники сдали Козельск, за ним был взят Мещовск. Повторялся сценарий 1610—1611 гг. В страхе перед поляками жители Калуги отправили посольство в Москву с просьбой защитить их. Калужане ждали с подмогой именно Пожарского, подвиги которого были им хорошо известны.
Сложная обстановка, в которой оказался князь, требовала самостоятельных и решительных действий. Собранные в Калуге служилые люди и небольшой отряд самого воеводы не могли противостоять армии королевича. Пожарский сумел привлечь на свою сторону казаков, стоявших за Угрой. Он положил казакам «государево жалование», равное дворянскому, и казаки оказали воеводе существенную помощь. Были мобилизованы посадские люди. Еще тысячу стрельцов и казаков с «огненным боем» (с ружьями и пищалями) воевода отозвал в свое войско из южных крепостей, пользуясь тем, что в это время крымские набеги не так угрожали «украйнам».
Эти меры оказались как нельзя более своевременными. Вскоре под Калугой показались отряды полковников Опалинского и Чаплинского (последний командовал лисовчиками после внезапной смерти их предводителя в Комарицкой волости). После нескольких неудачных приступов к городу поляки отступили и обосновались станом в селе Товаркове.
Противники вели между собой постоянные бои. Наконец Опалинский, «видя утеснение», отошел к Вязьме, соединившись там с войском королевича.
Польская армия осадила Можайск, который оборонял князь Б.М.Лыков. На помощь ему были посланы князь Д.М.Черкасский из Волоколамска и князь Д.М.Пожарский из Калуги. Даже объединив свои силы, они не решались вступать в сражение с превосходящей их по численности армией противника. По царскому наказу воеводы принялись укрепляться в Рузе и Боровске.
Отряды Пожарского поставили острог в Пафнутьево-Боровском монастыре и вели боевые действия: «посылали много отрядов под королевичевы таборы и литовских людей убивали, языков брали и утеснение им делали великое».
Тем временем поляки усилили натиск на Можайск. Князю Пожарскому было поручено вывести из Можайска основные силы, что он успешно выполнил. Выведенные из этого города полки стали на Оке, перекрывая дорогу на Москву гетману П.К.Сагайдачному, который шел на столицу из Ельца. Пожарский и посланный к нему на помощь князь Г.К.Волконский стояли в Боровске.
В это время союзники королевича, казаки и черкесы, начали «воровать» под Серпуховом. Пожарскому и Волконскому было указано идти против казаков, но в Серпухове князь Дмитрий Михайлович тяжело заболел и был отозван в Москву.
В сентябре 1618 г. под стенами Москвы появилась армия королевича Владислава. Едва оправившись от болезни, князь Дмитрий Михайлович принял деятельное участие в защите столицы. Царская жалованная грамота Пожарскому отмечает, что князь «на боех и на приступах бился, не щадя головы своей».
Приступы польского войска к Москве и Троице-Сергиеву монастырю потерпели неудачу. Поляки вступили в переговоры, которые закончились подписанием 1 декабря 1618 г. Деулинского перемирия, согласно которому Смоленск и Северская земля переходили к Польше, но Россия получала наконец долгожданный мир.

Сигизмунд III Ваза. Портрет работы П.Рубенса. После 1624 г.

Государство вернулось к относительно спокойной жизни, и, хотя шайки разбойников никуда не делись, а народные волнения еще продолжались, главным стало восстановление разрушенной экономики и государственного порядка.
Дальнейшая служба князя Дмитрия Михайловича проходила на этом поприще. В 1619—1620 гг. он был воеводой в Твери, в 1621—1628 гг. возглавлял Ямской приказ, а в 1628—1630 гг. был на воеводстве в Великом Новгороде.
Во время царского богомолья в 1624 г. князь Пожарский с боярином Ф.И.Шереметевым и окольничим князем Г.К.Волконским были оставлены «ведать Москву». На двух свадьбах царя — в 1624 г. с княжной Марией Владимировной Долгоруковой и в 1626 г. с Евдокией Лукьяновной Стрешневой — князь Пожарский был дружкой жениха, а во второй свадебной церемонии принимала участие и его жена — княгиня Прасковья Варфоломеевна; она была свахой со стороны царя.
В 1632 г. с трудом достигнутый мир был нарушен. Воспользовавшись благоприятными внешнеполитическими обстоятельствами, русское правительство начало новую войну с Польшей за Смоленск. Командование войсками было поручено боярину Михаилу Борисовичу Шеину, прославившемуся героической обороной Смоленска от войск короля Сигизмунда III, и князю Пожарскому. Однако у Пожарского открылась тяжелая болезнь, и он был освобожден от командования. Князю был поручен сбор средств на ведение войны. Сам Дмитрий Михайлович также жертвовал на военные нужды. Бояре и служилые люди были обязаны доставить на своих подводах к Смоленску хлебные припасы. Больше всех пожертвовал дядя царя, И.Н.Романов — 300 четвертей сухарей (четверть как мера веса была равна 4 пудам, или 64 кг); князья И.Б.Черкасский и Д.М.Пожарский доставили по 200 четвертей, остальные бояре — меньше.
Однако боевые действия под Смоленском шли неудачно. Неожиданно для Шеина король Владислав сумел быстро провести мобилизацию и выступил на защиту Смоленска. Осада города превратилась в блокаду русского войска. На помощь Шеину были посланы князья Д.М.Пожарский и Д.М.Черкасский, но они опоздали.
В феврале 1634 г. русская армия под Смоленском капитулировала. Начались мирные переговоры, на которых было поручено присутствовать и князю Дмитрию Михайловичу. Историки отмечают, что сам Пожарский переговоров не вел, но его присутствие должно было оказать психологическое давление на послов — прославленный полководец и победитель королевских войск был олицетворением силы и могущества России.
После Смоленской войны Пожарский продолжал службу, несмотря на то, что находился уже в весьма преклонном по меркам того времени возрасте — в 1634 г. ему исполнилось пятьдесят шесть лет. В 1634—1640 гг. (с некоторыми перерывами) он возглавлял Судный приказ, разбиравший судебные тяжбы, в том числе и между столичным дворянством. В 1637 г. князь руководил земляными работами на Яузе при возведении оборонительных сооружений на случай нападения крымского хана. В 1638 г. «по крымским вестям» князь Дмитрий Михайлович был послан в Переяславль-Рязанский. Весной 1640 г. он участвовал в переговорах с польскими послами с титулом наместника коломенского. Это была последняя служба Пожарского.
Князь Пожарский был образованным и, естественно, религиозным человеком. Прослежены остатки его большой библиотеки. Хорошо известна храмоздательская деятельность князя. Он восстановил Макарьев Желтоводский монастырь, устроил пустынь в своей суздальской вотчине Мугрееве, возвел каменную церковь Покрова в Медведкове и деревянный Казанский храм на Красной площади — прообраз будущего Казанского собора, построенный в честь чудесного заступничества чудотворной иконы Казанской Божией Матери во время боев Второго ополчения с поляками за Китай-город и Кремль.
Князь Дмитрий Михайлович скончался 20 апреля 1642 г. Есть предположение, что перед смертью Пожарский принял монашество с именем Козьмы, вероятно, вспомнив о своем сподвижнике Кузьме Минине.
Князь Дмитрий Михайлович был погребен в своей родовой усыпальнице в Спасо-Евфимьевом монастыре. За два столетия могила великого полководца была утеряна, и в начале XIX в. историки спорили о месте его погребения, предполагая, что Пожарский мог быть похоронен в Троице-Сергиевой обители.
В 1852 г. археолог и историк граф А.С.Уваров предпринял раскопки в Спасо-Евфимьевом монастыре. На месте монастырского сада им было обнаружено родовое кладбище князей Пожарских и Хованских. Было найдено и погребение князя Дмитрия Михайловича. 24 февраля 1852 г. состоялось торжественное перезахоронение праха князя Д.М.Пожарского. Во время службы были употреблены богослужебные предметы, пожертвованные Пожарским в Спасо-Евфимьев монастырь: митра, епитрахиль и фелонь, сшитая из погребального покрова князя. По обычаю XVII в. покровом послужила боярская шуба — также вклад Пожарского в монастырь. Церковь была полна людьми, которые пришли поклониться освободителю Москвы.

Князь Иван Андреевич Хворостинин

Осада Смоленска войсками Речи Посполитой в 1609–1611 г. Гравюра, акварель

Смута оказала огромное влияние на формирование характера князя Ивана Андреевича Хворостинина, и в эпоху восстановления государственного порядка Хворостинину далеко не сразу удалось смириться с возобновлением традиционных политических и культурных норм.
Человек энергичный, но мятущийся, он мог бы воплотить свои чаяния при внуке первого из Романовых, однако в свою эпоху князю Ивану Андреевичу не удалось вполне реализоваться. В этом фигура Хворостинина не только примечательна, но, вероятно, и типична. Кто знает, сколько еще таких сторонников преобразований, ощущавших возможности перемен и модернизации России оказались не у дел.
Князь Иван Андреевич принадлежал к ветке потомков ярославских князей (Рюриковичей). Самый известный представитель этого рода, князь Дмитрий Иванович, прославился тем, что в 1572 г. нанес решающий удар по крымскому войску в сражении при Молодях.
Князь Иван Андреевич начал свою карьеру при дворе. В 1604 г. он был стольником царевича Федора Годунова (Хворостинин находился в свойстве с Годуновыми — его двоюродная сестра Авдотья была замужем за окольничим Степаном Степановичем Годуновым). Со вступления на престол Лжедмитрия I начинается кратковременный взлет карьеры Хворостинина.
Считается, что фавор князя Ивана Андреевича опирался на его противоестественные отношения с царем-самозванцем. Бывший инок Григорий, дорвавшись до царского престола, не стеснялся в проявлениях своей буйной натуры. Подобно своему мнимому отцу, он не оставлял своим вниманием ни женщин, ни мужчин. В качестве одного из его партнеров источники единодушно называют князя Ивана Хворостинина.
Современник событий Станислав Немоевский так описывает царского фаворита: «Красивый юноша в 18 лет, невысокий и, как говорят, любимец великого князя a secretis». Об этом же свидетельствует и голландец И.Масса.
Хворостинин получил чины кравчего и окольничего. На свадьбе самозванца (8 мая 1606 г.) «первым у стола стоял», на четвертый день ходил с царем в баню. Вероятно, более ходить в баню с самозванцем Хворостинину не довелось — через несколько дней Лжедмитрий I был свергнут, а Хворостинин отправлен «под начал» в Иосифо-Волоколамский монастырь.
Намеки на доверительные отношения автора и царя содержат и «Словеса дней, и царей, и святителей московских» князя И.А.Хворостинина. Хворостинин приводит диалог между собой и Лжедмитрием I, при этом называет себя юношей, который «заботился о его [самозванца] спасении — более всех людей, находящихся под властью его».
После свержения Василия Шуйского Хворостинин был освобожден. Позднее он примкнул ко Второму ополчению и участвовал в освобождении Москвы от поляков. В 1613 г. он был назначен в поход против литовцев под Козельск, но «заместничал» с другим воеводой князем А.Хованским и отказался «идти с ним в сход».
В первые годы правления царя Михаила Федоровича Хворостинин служил вполне успешно. В 1614 г. был воеводой сторожевого полка в Новосили, в 1616 г. получил боярство и сидел за столом при приеме английского посла; был воеводой в Переяславле-Рязанском (1618).
В 1622 г. Хворостинина постигла опала. «Вины» князя подробно перечислены в указе 1626 г.: «Впал в ересь, и в вере пошатнулся, православную веру хулил, постов и христианского обычая не хранил ... образа римского письма почитал наравне с образами греческими письма ... говорил, что молиться не для чего и воскресенья мертвых не будет... В 1622 году всю Страстную неделю пил без просыпу, накануне Светлого воскресенья был пьян и до света за два часа ел мясное кушанье и пил вино прежде Пасхи ... промышлял, как бы ... отъехать в Литву ... говорил в разговорах, будто на Москве людей нет, все люд глупый ... будто же московские люди сеют землю рожью, а живут все ложью».
Иван Андреевич был сослан на исправление в Кирилло-Белозерский монастырь и после «истязания в вере» обещал держаться православия.
Стремясь обелить себя от подозрений в западнических симпатиях, князь Иван Андреевич составил сочинение о Смутном времени, главным положительным героем которого является патриарх Гермоген — опора православия и русской государственности. Другое произведение Хворостинина — стихотворный трактат (один из первых в русской литературе) «Изложение на еретики-злохульники», направленный против католичества, служило той же цели — оправдаться от обвинений и показать себя истинным приверженцем православия.

Михаил Андреевич Молчанов

Башня Смоленского кремля

Героя этого очерка не назовешь мятущимся человеком. Это весьма типичная для Смуты цельная фигура авантюриста и негодяя, не останавливавшегося ни перед чем ради собственной выгоды. Приближенный обоих Лжедмитриев, Михаил Молчанов оказал большое влияние на развитие событий в Смуту. Его деятельность была слишком хорошо известна современникам; не остается сомнений, что при царе Михаиле Романове Молчанова ожидала бы плаха. Однако судьбе было угодно распорядится иначе — ярый сторонник поляков, Молчанов был убит во время Московского восстания 1611 г.
Родство М.А.Молчанова весьма знаменательно. Его предки служили боярами у ростовских князей, а в XV в. перешли на службу к московским правителям. Большинство однородцев этого корня — Грязныґе, Ильины, Ошанины, Молчановы — пробавлялись по уделам, но в XVI в. приблизились к царскому престолу.
В 1566 г. в число опричников попадает Василий Григорьевич Грязной. Ему удалось сделать хорошую карьеру. Он участвовал в карательных экспедициях, расправах и оргиях. К 1570 г. Грязной и М.Скуратов заняли первенствующее положение в опричном руководстве. Василий Григорьевич получил чин думного дворянина — на большее он не мог рассчитывать из-за своего худородства (конечно, относительно московских чинов).
За собой В.Г.Грязной потянул многочисленную родню: Г.Б.Грязной, его сын Н.Б.Грязной, В.Ф.Ошанин-Ильин, В.И. и И.И. Молчановы также служили в опричнине.
В 1573 г., вскоре после гибели Малюты Скуратова под стенами ливонской крепости Пайды, фавор Грязного заканчивается. Григорий и Никита Грязные, Василий Ошанин-Ильин были казнены, а сам Василий Грязной отправлен воеводствовать на Донец. Во время разведки в степи бывший царский любимец был взят в плен татарами. Узнав, что к ним попал думный дворянин и приближенный царя, татары решили обменять его на знаменитого крымского полководца Дивей-мурзу, взятого в плен в битве при Молодях, либо отдать за огромный выкуп — в 100 тысяч рублей.
Содержание этих требований и передал Василий Грязной в своем известном послании в Москву. Первое письмо Грязного вызвало ответную отповедь царя и положило начало их переписке, не менее знаменитой, чем переписка Грозного с Андреем Курбским.
Грязным были отправлены в Москву три письма, Грозным в Крым — одно. Особенность этой переписки в том, что в отличие от переписки Грозного с Курбским, рассчитанной на широкую аудиторию, переписка с Василием Грязным носит частный характер. Это привлекало многих ученых, искавших в писаниях обоих авторов отражение их взглядов и позиций, высказанных в приватном диалоге государя и подданного.
Неизвестно, вернулся ли Грязной из крымского плена, однако его родня, воспользовавшись временным возвышением Василия Григорьевича, сумела подвинуться при московском дворе.
Михаил Молчанов начал свою карьеру при Борисе Годунове уже в чине стольника (1601). Есть известия, что Молчанов смог войти в доверие к царю Борису благодаря своим познаниям в чернокнижии. Согласно многим свидетельствам, Годунов неоднократно обращался к чернокнижникам и астрологам.
В 1605 г. Молчанов переходит на сторону Лжедмитрия I. Вероятно, это произошло во время мятежа в Кромах. По крайней мере, на пути в Москву Лжедмитрий I отправил в столицу князя В.В.Голицына, П.Ф.Басманова, князя В.М.Рубца-Мосальского, М.А.Молчанова и дьяка А.В.Шерефединова с тем, чтобы они низложили патриарха Иова, а затем расправились с арестованной семьей царя Бориса.
Убийцы прибыли в Москву 10 июня. Взяв с собой трех стрельцов, они явились на старый двор Бориса Годунова, где содержалась арестованная царская семья. Годуновых развели по комнатам и, кого удалось или захотелось, «умучили». Путь самозванцу был расчищен.
При Лжедмитрии I Молчанов стал одним из самых близких к монарху людей. По свидетельству И.Массы, Лжедмитрий I и Молчанов предавались грубому разврату. По приказу самозванца во дворец каждую ночь приводили понравившихся ему женщин, насильно захваченных на улицах, невзирая ни на замужество, ни на монашеский сан.
Русские источники повествуют о том, что Молчанов при дворе Лжедмитрия I занимался чернокнижием. Именно за чернокнижие он был бит кнутом сразу же после низложения самозванца. Однако спустя несколько дней Молчанову удалось бежать из Москвы. Поляк И.Хвалибога пишет, что исчезновение царского любимца вызвало «всегласную весть в столице» о том, что «Димитрий с Молчановым и несколькими другими потаенно ушел».
Михаил Молчанов обосновался в Самборе и на свой страх и риск начал новый этап самозванческой авантюры. И Молчанов, и приютившая его жена Ю.Мнишека, знали, что самозванец был убит во время московского восстания, но жажда мести и стремление восстановить свое высокое положение подвигли их на возрождение призрака.
В Самборе Молчанов одно время выдавал себя за чудесно спасшегося «царя Дмитрия Ивановича». Он был осторожен и не часто показывался на публике, понимая, что его могут легко разоблачить. Однако слухи о том, что «истинный царь» во второй раз избегнул смерти и скрывается в Польше, вскоре всколыхнули южную «украйну» Российского государства. Активно поддержал новую самозванческую интригу князь Г.П.Шаховской, также приближенный Лжедмитрия I, сумевший бежать из Москвы и обосноваться в Путивле. Ряд источников сообщает, что в суматохе переворота Шаховскому удалось выкрасть государственную печать, поэтому его путивльские грамоты от имени «царя Дмитрия» внушали доверие.
Правительство Василия Шуйского довольно скоро разобралось в происходящем и выяснило, кто выдает себя за царевича Дмитрия. Послу в Речь Посполитую князю Г.К.Волконскому на слова поляков о том, что Лжедмитрий I спасся и укрывается в Самборе, было велено отвечать, что «самборский вор» не кто иной, как Михалко Молчанов.
Посол приводил и словесные портреты Лжедмитрия и Молчанова — с тем, чтобы доказать, что это разные лица. Согласно описанию Волконского, Молчанов был «возрастом не мал, рожеем смугол, нос немного покляп [горбатый], брови черны, не малы, нависли, глаза невелики, волосы на голове черны курчевавы, ото лба вверх взглаживает, ус чорн, а бороду стрижет, на щеке бородавка с волосы». Отмечалась и образованность Молчанова: «По полски говорить и грамоте полской горазд, и по латыне говорити умеет».
Как можно видеть, Молчанов был вовсе не похож на Лжедмитрия I. Он мог обмануть только тех, кто никогда не видел первого самозванца и мало слышал о нем.
Вскоре в Самборе произошла знаменательная встреча Молчанова с человеком, сыгравшим впоследствии огромную роль в событиях Смуты. Это был Иван Болотников, пробиравшийся из турецкого плена на родину. Молчанов изобразил перед ним царя, пожаловал страннику 30 дукатов, саблю, бурку и письмо, по которому поручил ему командование войсками против Шуйского. Вероятно, Молчанов сумел разглядеть в Болотникове полководческий талант, поскольку уже через несколько месяцев его армия осаждала царя в столице Российского государства…
Молчанов далеко не сразу примкнул к Лжедмитрию II. Он пытался действовать самостоятельно, плел интриги, и в 1608 г. объявился в Москве в числе заговорщиков против царя Василия. Заговор был раскрыт, а его участники схвачены. Молчанову довелось вновь отведать кнута, но он сохранил жизнь и, поправившись, поспешил на новые приключения.
В 1609 г. Молчанов объявился в отряде польского гетмана Яна-Петра Сапеги, откуда перешел в Тушинский лагерь Лжедмитрия II. От Тушинского вора Молчанов получил окольничество.
Когда после вступления Сигизмунда III на российскую территорию в Тушинском стане начался конфликт, Молчанов примкнул к пропольской партии тушинских бояр, возглавлявшейся М.Г.Салтыковым.
Посольство от тушинских бояр (М.Г.Салтыков, князь Ю.Д.Хворостинин, князь В.М.Рубец-Мосальский, М.А.Молчанов, И.Т.Грамотин и другие) отправилось под Смоленск и предложило российскую корону королевичу Владиславу, сыну Сигизмунда III. Соответствующий договор был, как известно, заключен 4 февраля 1610 г.
В польской администрации Москвы Молчанов получил должность управляющего ранее не существовавшим Панским приказом. Судя по его названию, он занимался вопросами, связанными с пребыванием поляков в Москве и государстве. Дальнейшая судьба Молчанова позволяет предполагать, что он не очень заботился об интересах русского населения и держал сторону поляков.
В «Новом летописце» содержится рассказ о том, как несколько бывших тушинцев, перешедших на сторону короля, пришли получить благословение у патриарха Гермогена. Тот поначалу отказался благословить изменников, но Михаилу Салтыкову удалось убедить патриарха в чистоте их намерений. Гермоген благословил пришедших, но заметил при этом: «...А если вы пришли с ложью, и разрушение православной христианской вере будет в вашем умысле, то не будет на вас милость Божия и Пречистой Богородицы и будете вы прокляты от всего вселенского собора». Когда же святитель увидел среди пришедших Михаила Молчанова, он проклял его и повелел с позором выгнать из церкви — в исправление этого негодяя патриарх не верил.
«Летописец» сообщает, что пророчество патриарха сбылось — все, кто стремился установить в России польское владычество, умерли «злой» смертью. Одним из первых погиб Михаил Молчанов — он был убит во время восстания москвичей против поляков на Страстной неделе 1611 г.
Склонность к политическим авантюрам была, по-видимому, общей родовой чертой Грязных-Молчановых. Родственник Михаила Андреевича — сын крымского «полоняника» Тимофей Васильевич — в 1600 г. был приставом при опальном князе И.В.Сицком (следовательно, пользовался доверием Бориса Годунова). В 1609 г. Грязной участвовал в неудачной попытке свергнуть царя Василия Шуйского с престола, а затем бежал в Тушино.
Как и Молчанов, Тимофей Грязной принес присягу королевичу Владиславу и получил от него чин окольничего, однако после освобождения Москвы от поляков был лишен окольничества и земель, пожалованных ему Лжедмитрием II и королевичем Владиславом.
Не отставал от отца и сын, Борис: в 1634 г., во время Смоленской войны, он бежал в Литву.

Бывшие тушинцы

Лев Сапега (1557–1633)

Выше уже говорилось, что многие из бывших тушинцев активно участвовали в освободительном движении и своим ратным трудом искупили грех клятвопреступления, совершенный при переходе от Василия Шуйского к Лжедмитрию II. Впрочем, далеко не все приверженцы самозванца прониклись патриотической идеей спасения Отечества от поляков. Многие из них настолько привыкли к вольной жизни при самозванцах, что не желали восстановления прежнего порядка и вступили в борьбу с поляками, преследуя собственные цели, а не национальные интересы.
Ярчайший тому пример — атаман Заруцкий. Этот недюжинный человек понимал, что после восстановления российской государственности в тех формах, в которых она существовала до Смуты, он потеряет свою власть и влияние. Это и привело его к противостоянию Второму ополчению, а затем и к борьбе против царских воевод под знаменами «царевича Ивана Дмитриевича», сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II.
По-иному сложилась судьба главенствовавшего в тушинской Боярской думе князя Д.Т.Трубецкого. Возглавив вместе с Заруцким Первое ополчение, он оставался под Москвой вплоть до подхода Второго ополчения. Затем, несмотря на трения с Пожарским, сумел договориться с ним о совместных действиях против поляков, а после освобождения Москвы был одним из кандидатов на престол, имевшим большие шансы на избрание.
Поражение на Избирательном соборе определило дальнейшую судьбу Трубецкого — несмотря на оказанные ему почести, боярин не пользовался влиянием на государственные дела. В 1625 г. Трубецкого отправили в почетную ссылку — на воеводство в Тобольск, где он и умер.
Членами «воровской» Думы были представители старомосковского боярского рода Плещеевых, еще в XVI в. перешедшего в состав фамилий, служивших по московскому списку. Это Иван Васильевич Глазун-Плещеев, Матвей Иванович Колодкин-Плещеев, Федор Кириллович Смердов-Плещеев.
Иван и Матвей Плещеевы примкнули к Первому ополчению. В 1612 г. И.В.Глазун-Плещеев был послан в Псков для выяснения личности Лжедмитрия III («Псковского вора»). Воевода поначалу присягнул самозванцу, но затем арестовал его и самолично привез в Москву. Его подпись стоит под избирательной грамотой царя Михаила Романова, при котором Плещеев служил воеводой в Тюмени и Пскове.
В Первом ополчении М.И.Колодкин-Плещеев прославился жестокими мерами против казаков — его попытка расправы над казаками, пойманными на грабеже, спровоцировала конфликт и распад ополчения. Впоследствии Матвей Колодкин-Плещеев присоединился ко Второму ополчению.
В освободительном движении участвовал и Ф.К.Плещеев, громивший в 1606—1608 гг. восстания земцев против самозванца в Суздальской округе. В 1613 г. он был послан против шведов в Тихвин, а при Михаиле Романове стал воеводой в Белгороде и Тобольске.
Полна превратностей судьба Михаила Матвеевича Бутурлина, одного из ближайших сподручников Тушинского вора. В 1610 г. он захватил для самозванца Калугу и собственноручно убил тамошнего воеводу И.И.Годунова. В том же году по приказу Лжедмитрия II Бутурлин лишил жизни касимовского царя Ураз-Мухаммеда.
А в 1612 г. мы уже видим М.М.Бутурлина в составе Второго ополчения: он отбил от Переславля-Залесского казачий отряд Заруцкого. В 1614 г. вместе с князем Д.М.Черкасским Бутурлин воевал против польско-литовских отрядов на западной «украйне». При штурме крепости Белой на Смоленском рубеже он был тяжело ранен — ядром ему вырвало часть головы — и, покинув войско, из-за увечья был вынужден отправиться на излечение в Москву.
В 1618 г. он участвовал в обороне столицы от королевича Владислава. Патриарх Филарет не жаловал Бутурлина, не простив тому смерть И.И.Годунова, бывшего свойственником Филарета по Черкасским. Окольничество Михаил Матвеевич получил лишь при Алексее Михайловиче.
С 1608 г. и вплоть до смерти самозванца его поддерживал князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, впоследствии один из видных воевод Второго ополчения. В 1613—1615 гг. он воевал с поляками на западных рубежах. С 1619 г. он — боярин и один из государственных деятелей эпохи Михаила Романова.
В составе Первого и Второго ополчений сражались И.И.Волынский, Ю.Беззубцев, И.Ф.Наумов, князь Ф.И.Волконский-Мерин и другие видные воеводы, бывшие активные сторонники Тушинского вора.
Таким образом, пройдя через искушение самозванчеством в Тушине и Калуге, многие дворяне объединились в борьбе за судьбу державы. Некоторые из них затем сошли с этого пути и вновь «уклонились в смуту», но большинство твердо стояли за национальное возрождение и поддерживали освободительные движения.

Стрелецкие головы

Покров на гроб царя Федора Борисовича Годунова. Первая треть XVII в.

В исторической литературе неоднократно отмечалось особое положение московских стрельцов, выполнявших роль царской гвардии. Современный петербургский историк А.П.Павлов указывает на то, что стрелецкие головы были верной опорой Бориса Годунова на его пути к верховной власти. В то же время есть основания развить изучение этой темы, поскольку источники показывают, что головы московских стрельцов в конце XVI в. не просто были верной опорой Годунова, но и исполняли особо деликатные поручения правителя, а затем и царя Бориса.
Стрельцы набирались в основном из посадских людей. Однако большинство голов (позднее — полковников и полуполковников) принадлежали к дворянскому сословию. Судьбы этих людей, их роль в событиях Смуты (особенно в первый период, династический) показывают — в том числе — и то, каково было положение голов (самая уместная аналогия — гвардейские офицеры при Петре I и его преемниках, вплоть до Павла I).
Как можно видеть, в придворной борьбе как в начале XVII в., так и в XVIII в., роль гвардии была решающей.
Стрелецкое войско в количестве шести статей (позднее приказов) по 500 человек было учреждено в 1550 г. К 1584 г., по свидетельству англичанина Д.Флетчера, численность московских стрельцов составляла 20 тысяч человек. Столичные стрельцы, несшие охранную дворцовую службу, получали жалование по 7 рублей в год, что в десять раз превышало жалование рядовых стрельцов в городах.
Уже при Иване IV из московских стрельцов выделился двухтысячный полк стремянных, т.е. верховых стрельцов, сопровождавших царя во всех походах.
При введении опричнины часть стрельцов вошла в состав опричного войска. Свидетели-иностранцы, Генрих Штаден и Альберт Шлихтинг, сообщают об участии в опричных расправах. Упоминаются особые (дворовые) Стрелецкие приказы; один из них находился в 1573 г., сразу после отмены опричнины, в ведении Сулеша Артакова, занесенного в список двора (который в то время был то ли псевдонимом, то ли своеобразным продолжением опричнины) Ивана Грозного и получавшего высокий оклад — 100 рублей.
Свидетельство польского посла Л.Сапеги о событиях, последовавших за смертью Ивана Грозного, также иллюстрирует особое положение московских стрельцов. Согласно Сапеге, после кончины царя Б.Я.Бельский склонил на свою сторону стрельцов, пообещав им «великое жалование» и привилегии, которыми они были пожалованы при Грозном, а царя Федора уговаривал держать двор и опричнину, как держал отец.
Роль стрельцов как воинского подразделения, облеченного особым доверием государя, отчетливо видна в событиях воцарения и правления Лжедмитрия I. Когда посланные самозванцем князь В.В.Голицын, П.Ф.Басманов, А.В.Шерефединов и М.А.Молчанов отправились убивать Марию и Федора Годуновых, то они взяли с собой трех стрельцов. Лжедмитрий I уделял немалое внимание стрельцам, поручив им охрану своей особы. Главой Стрелецкого приказа был назначен один из ближайших к самозванцу людей — Петр Федорович Басманов. Он, кстати, руководил также политическим сыском.
По спискам первой четверти XVII в. известно двадцать голов московских стрельцов, служивших при царях Иване IV и Федоре Ивановиче. Восемь из них активно участвовали в политической борьбе конца XVI — начала XVII в. Их биографии крайне примечательны.
Голова Федор Брянчанинов (Брянцев, Брянцов) упоминается голландцем И.Массой как капитан охраны Лжедмитрия I. Интересно, что рядом с ним упоминается и Р.Дуров.
Ратман (Роман) Михайлович (Федорович) Дуров в 1598 г. расписался на утвержденной грамоте Бориса Годунова. В 1601 г. он был приставом при опальном Федоре Никитиче Романове, будущем патриархе и великом государе, и доставил его в Антоньев Сийский монастырь на пострижение. В 1602 г. Дуров исполнял обязанности пристава у герцога Иоанна. По списку 1604 г. его денежный оклад жалования составлял 27 рублей 6 алтынов и 2 деньги, причем, из него были вычтены 6 алтын и 4 деньги за «опальную рухлядь», т.е. добро, доставшееся Дурову, скорее всего, при конфискации имущества Романовых и других обвиненных по этому делу.
В 1604 г. он — стрелецкий голова в войске, посланном против Лжедмитрия I, в 1605 г. — стрелецкий голова в Новгороде-Северском; находился под командой князя Н.Р.Трубецкого и П.Ф.Басманова во время знаменитой обороны города от Лжедмитрия I. В 1605—1606 гг. упоминается как «капитан» охраны Лжедмитрия. В 1608 г. — голова у Яузских ворот в московской осаде.
Его сын Федор Ратманович в 1606 г. был послан в Литву с известием об убийстве самозванца и подвергся длительному заточению.
Голова Темир Васильевич Засецкий в 1588—1589 гг. был приставом у грузинского посла. В 1591 г., сразу же после получения из Углича известий об убийстве царевича Дмитрия и о народном восстании, в город был послан именно Темир Засецкий во главе стрелецкого отряда. Ему вменялось наведение порядка и сбережение улик для следственной комиссии. В 1593 г. Засецкий участвовал в церемонии приема турецкого посла. В 1598 г. он подписал избирательную грамоту Бориса Годунова.
Леонтий Лодыженский упоминается в должности головы в 1585 г. В 1586 г. — дворянин в посольстве, посланном на берег реки Плюс для переговоров со шведами. Отправившись посланником в Крым, Лодыженский возвратился в августе 1598 г. Его подпись стоит на утвержденной грамоте Бориса Годунова. В 1601 г. он служил приставом у Александра Никитича Романова в Усолье-Луде, где удавил опального подопечного. В 1603 г. — дьяк Разрядного приказа…
Биография следующего деятеля изумляет своими неожиданными поворотами. Голова Смирной Юрьевич Маматов в 1587 г. был приставом у князя Андрея Ивановича Шуйского, которого удавил в тюрьме. В 1598 г. за него на грамоте об избрании царя Бориса расписался голова П.Г.Огарев. В 1601—1602 гг. Маматов — пристав у Ивана Никитича и Василия Никитича Романовых в Пелыме.
Сохранились весьма красноречивые отписки Маматова об исполнении им этой миссии, после прочтения которых остается только удивляться, что один из братьев — Иван Никитич — все-таки выжил. В Пелым Василия Романова доставил к Маматову сотник Иван Некрасов, в Пелыме Маматов «посадил Василья Романова с братом, с Иваном, в одной избе на чепях же по углам». Состояние опальных было крайне тяжелым.
Маматов доносил: «Взял я, холоп твой, у Ивана, у Некрасова твоего государева изменника Василия Романова ... больна, только чють жива, на чепи, опох с ног; и я, холоп твой, для болезни его, чепь с него снял ... и преставился февраля 15-е число». Тяжело болел и брат скончавшегося: «А изменник твой государев, Иван Раманов, болен старою болезнию, рукою не владеет, на ногу маленко приступает».
В 1604—1605 гг. в походе на Дагестан Маматов вновь был головой. В бою при Тарках он был взят в плен. Очевидно, храбростью Маматов не отличался; чтобы спасти свою жизнь, он принял ислам и женился в Персии. Боевые товарищи Маматова, воеводы князья Владимир Бахтеяров и Владимир Долгорукий, попали в тюрьму. Впоследствии пленники вернулись на родину, а вероотступника постигла заслуженная, возможно, кара. Он был взят в плен русскими и казнен по приказу царя Бориса — Маматова долго мучили, а напоследок облили нефтью и сожгли. Несомненно, царь Борис не мог не обратить внимание на измену человека, которому доверял самые подлые и темные поручения…
Григорий Иванович Микулин составляет достойную компанию С.Ю.Маматову. Он начал свою карьеру еще в 1569/1570 г., когда был поддатнем (помощником) у рынды царевича Ивана Ивановича в опричном походе на Новгород. В 1591 г. — голова у черемис и мордвы. В 1600—1601 гг. Микулин был послом в Англию.
Сохранился портрет посланника, исполненный английским художником. Он изображает мужчину средних лет с широким лицом, заросшим щетиной, густыми черными усами и в расшитой шапке — типичного «хитрого московита».
В 1602 г. в числе других послов Маматов встречался с польскими дипломатами на рубеже. В 1604 г. — голова в Орле, перешел на сторону Лжедмитрия I. За ревность при искоренении измены среди стрельцов пожалован Лжедмитрием I в думные дворяне.
Согласно «Новому летописцу», Микулин своими руками убил («рассек на части») стрельцов, заподозренных в измене, за что был достойно награжден самозванцем: «той же рострига ево пожаловал, и от головства ево оставил, и даде ему думное дворянство»).
После свержения самозванца Микулин пытался бежать в Польшу, но в дороге был пойман в селе Вяземы (слегка на запад от Москвы). Очевидно, это был человек того же склада, что Маматов и Молчанов. Единственное существенное его дарование — дипломатические уменья. Проанализировав статейный список (отчет) посольства в Англию, Д.С.Лихачев, писал, что миссия Микулина показывает в нем «ум, такт и умение с достоинством соблюдать интересы Русского государства».
Казарин Давыдович Бегичев в 1593—1598 гг. был стрелецким головой в Смоленске. В 1604 г. упоминается как голова в Москве. Перешел на сторону Лжедмитрия II, а в 1611 г. находился в таборах князя Д.Т.Трубецкого под Москвой. При появлении Лжедмитрия III Иван Глазун-Плещеев и Бегичев были послан в Псков, где признали (по словам «Нового летописца», «не пожалев души своей и старости») в этом самозванце истинного царя.
«Псковский вор» недолго смущал умы. Привыкшие к вольному обращению с «цариками» эмиссары Трубецкого передумали, схватили самозванца и в оковах доставили в Москву.
Голова Постник Григорьевич Огарев, напротив, представляется человеком, верным присяге и долгу. В 1590 г. и 1600 г. он был приставом у польских послов. В 1598 г. подписал избирательную грамоту царя Бориса Годунова. В 1604 г. был послан в Польшу обличать самозванца. О деятельности Огарева при Лжедмитрии I ничего не известно; очевидно, он не сделал карьеры в то сомнительное царствование. При Василии Шуйском Огарев защищал Москву от тушинцев и погиб во время одного из боев.
Ряд голов начала XVII в. связаны с деяниями царствования Ивана Грозного. Таков, например, Демид Черемисинов, погибший в битве при Тарках в дагестанском походе 1604 г. Он был одним из видных опричников, в 1570 г. вывозил из Новгорода казну, награбленную во время царского похода. Сам Черемисинов не отставал от своего господина и существенно обогатился в опричнине.
Другой голова, также погибший в Тарском походе, Калинник Иванович Зюзин, — племянник весьма известного опричника Василия Григорьевича Зюзина, возглавлявшего авангард в новгородском походе.
Р.М.Дуров, Т.В.Засецкий, Л.Лодыженский, Г.И.Микулин и П.Г.Огарев происходили из дворянских родов, представители которых были записаны в Тысячную книгу и Дворовую тетрадь. Из служилых родов происходили также Казарин Давыдович Бегичев, Ф.Брянчанинов и С.Ю.Маматов.
Из старых дворянских родов вышли и другие известные стрелецкие головы: С.Пушечников, Н.Лопухин, Ф.Мясоедов, Т.Змеев, Л.Скобельцин. Таким образом, состав стрелецких голов был однороден составу всего государева двора.
Примечательно, что провинциальные стрелецкие головы, в отличие от своих столичных сотоварищей, не исполняли столь деликатных миссий. Исключением может служить только посылка Смирнова Елизарьева Отрепьева в Литву — с обличением своего реального или мнимого племянника Лжедмитрия II.
С.Е.Отрепьев был стрелецким головой «на Низу»; в то же время то обстоятельство, что царь Борис не побоялся посылать его в Литву со столь ответственным поручением, говорит о том, что стрелецким головам царь доверял всецело.
Все вышеперечисленные стрелецкие головы, кроме Г.И.Микулина, головство которого у московских стрельцов не подтверждено разрядной документацией, в походах и боевых действиях до 1604 г. участия не принимали. Очевидно, что правители берегли московский стрелецкий гарнизон и посылали стрельцов в опасные экспедиции лишь изредка.
Итак, очевидно, что головы московских стрельцов пользовались доверием Бориса Годунова и Лжедмитрия I и выполняли их ответственные поручения, в том числе и весьма деликатного свойства: посольские миссии, приставские должности у послов, приставство у опальных, часто сопровождавшееся тайным наказом об убийстве ссыльного, и т.д.
Доверие распространялось и на весь московский стрелецкий гарнизон, осуществлявший личную охрану царя.
Сходная ситуация сохранялась на протяжении второй половины XVII в., что отмечал автор записок о стрелецком бунте 1682 г. А.А.Матвеев, писавший о «нечастых службах» московских стрельцов.
Небезынтересно сравнить политическое могущество главы Стрелецкого приказа в 1605—1606 гг., П.Ф.Басманова, и главы Стрелецкого приказа в 1682 г., князя И.А.Хованского.
При этом стрелецкие головы XVII в. не были облечены особым вниманием государей. Исключение составляет только А.С.Матвеев, но его возвышение связано с личными качествами этого государственного деятеля.
Впрочем, и внутриполитическая ситуация, отличавшаяся при первых Романовых относительной стабильностью, не располагала к существованию института особых доверенных лиц государя, наделенных властью над военными формированиями. И всё же при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче Стрелецкий приказ входил в число основных, руководство над которым давало перевес в правительстве.
Без стрельцов, вероятно, можно было бы обойтись, но ведь не обходились. Участвовали же стрельцы в подавлении московского восстания 1662 г., начав по приказу царя рубить челобитчиков!
Наконец, вспомним о том, что во время восстания 1682 г. московские стрельцы сочли себя вправе — отчасти ориентируясь на прошлое своих полков — говорить о том, что именно они могут и должны спасти династию и государство.
В своих челобитных царям Ивану и Петру Алексеевичам московские стрельцы, перечисляя вины казненных ими бояр, просили за их верную службу царскому дому «искони века» переименовать стрельцов в «надворную пехоту», чем еще раз обозначили свою тесную связь с царским двором.
Итак, налицо значительное сходство между стрельцами конца XVI и XVII в. с гвардией XVIII в. В связи с этим формирование Петром I гвардейских полков кажется вызванным стремлением заменить стрельцов не только в военно-административном, но и в охранно-внутриполитическом отношении. Интересно, что Петр сохранил и перенес в гвардию один из важнейших принципов формирования московского стрелецкого войска: основной состав полков набирался из низших сословий, а офицерами были представители дворянских родов.