исследовательская работа в школе

Алексей РАКОВ

Социальный портрет
раскулаченного в 1930 году

Опыт создания базы данных
по материалам архива города Троицк

Памяти наших предков,
памяти всех жертв
массовых репрессий
посвящается моя работа

Вступительное слово

Еще недавно в советской публицистике было популярно выражение «в Советском Союзе нет, пожалуй, ни одной семьи, которую не опалила бы война».
Действительно, потери советского народа в Великой Отечественной войне были огромны и слагались они из потерь буквально каждой семьи. У кого-то погиб, умер от ран, пропал без вести отец, сын, брат; у кого-то родственники были угнаны в Германию, или оказались в советских лагерях в составе так называемых «трудовых армий».
Однако, вся правда о человеческих потерях в России XX в. была и будет неполной без памяти о массовых репрессиях 1920—1930-х гг.
Если репрессии 1920-х гг. являлись, подобно хвосту кометы, продолжением гражданской войны, ликвидацией эксплуататорских классов, и их можно было, не принимая, понять, то репрессии 1930-х гг. разумного объяснения не находят. Об этом говорят все информаторы и респонденты, с которыми пришлось общаться в течение работы. Ныне живущие потомки раскулаченных, рассуждая о причинах этих репрессий, упоминают всё, что угодно, но только не политическую враждебность своих предков по отношению к советской власти.
Даже сейчас, когда модно иметь дворянское, на худой конец — купеческое — происхождение, ни один из опрошенных не сообщил о том, что его предки действительно были богатыми, кулаками и жили очень хорошо. Как правило, люди говорят, что жили не голодно, но всё это доставалось неимоверно тяжким трудом всех членов семьи от мала до велика.

Сумма индивидуального налога

О том, что в такой крестьянской стране, как Россия, раскулачивание носило массовый характер, свидетельствует и история семей автора этой работы и его руководителя-консультанта.
Еще в позапрошлом году я, Раков Алексей, ученик IX класса, работая над темой массовых репрессий, узнал от своей бабушки, Кругловой Нины Павловны, о том, что были репрессированы ее дядя, Иван Николаевич Шабанов,и двоюродный брат (сын старшей сестры матери), Василий Степанович Матюков. Одному из них, Ивану Николаевичу, посчастливилось вернуться домой в село под Троицком, где он и умер в 1971 г.
В 1998 г. мною была написана работа по истории 10 раскулаченных семей, опыт которой и подтолкнул меня к более масштабному исследованию с привлечением всех тех знаний, которые я приобрел в X и XI классах.
У моего научного руководителя прадед по матери также оказался в числе раскулаченных. Будучи семидесятилетним стариком и не имея сил заниматься хозяйством, он отдал землю сыновьям, а сам открыл в деревне небольшую лавку. За это-то его и отправили со старухой-женой на строительство Магнитки. Жена, как и масса других немощных «врагов социализма», на работы не ходила. Прадеда же сделали ездовым — в коробе, установленном на телеге, он вывозил грунт из котлована будущего Магнитогорского комбината. Однажды при выгрузке короб рухнул ему на ногу. Это спасло ему жизнь.
Когда его, инвалида, приехала забирать дочь, оказалось, что бабка пропала. В то время как дед лежал в больнице с переломом ноги, милиция прошлась по баракам и собрала всех престарелых и больных спецпереселенцев. Их погрузили в теплушки и объявили, что отправляют домой. Но никто из пассажиров этого поезда не вернулся…

Введение

Это произошло 70 лет тому назад, на расстоянии одной человеческой жизни. Срыв хлебозаготовок в 1928 г. привел к свертыванию НЭПа и началу массовой коллективизации сельского хозяйства. В феврале 1930 г. во всех селах Троицкого района прошли собрания с повесткой «О ликвидации кулачества как класса и выселении кулаков с конфискацией имущества».
20 февраля 1930 г. Президиум Троицкого Окружного Исполнительного Комитета постановляет: «Из принятых общегражданским собранием списков кулацких семей, подлежащих выселению на Север, по Троицкому району на 244 семьи, и утвержденных райисполкомом 237 семей считать необходимым выслать на Север с конфискацией всего имущества 218 семей и считать необходимым выселить с конфискацией имущества по 3-й категории 12 семей. Обязать райисполком провести работу по выселению и доставке на сборный пункт к 27 февраля 1930 г.»
Это было только начало великой трагедии, которая сломала жизнь миллионов людей. Они тронулись со своих мест, двинувшись на Север и в Сибирь, теряя не только нажитое имущество, но также детей и стариков, не выдержавших тяжелой дороги. Рушились уклад жизни, традиции, родственные связи, сама вера — в государство и справедливость.

Актуальность изучения социального портрета раскулаченного обусловлена рядом причин. Раскулачивание, будучи составной частью насильственных методов становления и упрочения социалистической системы 1920—1930-х гг., повлекло далеко идущие последствия, которые дают о себе знать и по сегодняшний день. Оно оказало существенное влияние на социально-демографическую ситуацию в стране, нарушило веками устоявшиеся морально-этические традиции народа, изменило его сознание, подорвало основу сельского хозяйства и предпринимательства.
В последнее время на фоне тяжелого социально-экономического кризиса и недовольства «реформами» в обществе нарастает опасная тенденция реабилитации многих сторон политики советского государства и, в частности, раскулачивания.
Доходит до того, что некоторые «левые» публицисты начинают проводить аналогии между теми, кто в 1930-ом г. получил ярлык «кулака» и современными «новыми русскими». При этом всё негативное, что — справедливо и не очень — связывают с последними, экстраполируется на русских крестьян, живших 70 лет назад.
Рассекречивание новых документов, прежде всего личных дел раскулаченных, дает возможность подойти к решению этой проблемы комплексно, на системном уровне, позволяющем в динамике проследить взаимосвязь и взаимозависимость между важнейшими ее структурообразующими причинами.
Естественно, что изучение микроструктуры раскулачивания в рамках единой системы, требующее оценки множества показателей, а также построение моделей возможны лишь на основе использования различных методов исследования, в том числе математических. Личные дела раскулаченных открывают в этом плане широкие возможности и позволяют сформировать специализированный банк данных. Это допускает неоднократное использование имеющейся информации, обеспечивает доступность сведений и итогов их математического анализа для любого историка. В результате значительно расширяются возможности изучения историко-социальных объектов, повышается доказательность и информационная отдача источников.
Формирование репрессивной системы (в том числе раскулачивание), ее воздействие на социально-экономическое развитие Урала — тема, заслуживающая самого серьезного внимания историка. Без глубокого анализа проблем, связанных с ней, невозможно представить объективную картину изменений, происшедших в Уральском регионе за годы советской власти.
Несмотря на то что эта тема не касается на первый взгляд животрепещущих проблем современности, нужно отметить ее реабилитационный аспект: восстановление доброго имени, чести, достоинства, особенно в СМИ. В архивы постоянно приходят люди, желающие получить информацию для политической и социально-психологической реабилитации жертв. Восстановление истории конкретных семей и судеб пострадавших имеет сейчас значение не только научное, но и моральное.
Стоит отметить, что наиболее массовый контингент раскулаченных составляли кулаки так называемой II категории. Они и являются объектом данного исследования. Выбор Троицкого района определяется как краеведческим аспектом работы, так и полнотой имеющихся архивных материалов.
Задача, помимо овладения методиками и приобретения навыков ведения исследовательской работы, состояла в том, чтобы проанализировать обобщенные характеристики раскулаченного хозяйства, воссоздать портрет крестьянина-единоличника 1920-х гг., и попытаться рассмотреть, насколько юридически «чисто» (с точки зрения законности того времени) было проведено раскулачивание.
Троицкий район Троицкого округа Уральской области в 1930 г. определены целью исследования и отражены в названии работы. Границы землепользования упомянутых в работе сельсоветов и в целом района указаны на 1930 г. и не всегда совпадают с современным административно-территориальным делением Челябинской области и Троицкого района.

1. Тема репрессий в уральской
историографии

Опыт первого изучения проблемы репрессий на Урале состоялся после XX съезда КПСС, когда были опубликованы биографические очерки деятелей большевистской партии, пострадавших в период сталинских репрессий. Среди них были участники революционных событий 1917 г. И.А.Наговицын, М.Н.Уфимцева, гражданской войны — В.К.Блюхер, руководитель Уральского и Свердловского обкома партии И.Д.Кабаков и др.
В числе исторических исследований, в которых затрагивалась тема репрессий, можно назвать монографию А.В.Бакунина «Борьба большевиков за индустриализацию Урала во второй пятилетке (1933—1937)», где говорилось о «массовых репрессиях в 1936—1937 гг.» на Урале, назывались имена многих репрессированных хозяйственных, партийных и государственных деятелей Урала, была опубликована биография И.Д.Кабакова.
На этой книге, опубликованной в 1968 г., сказалась уникальность ситуации в стране, когда решения XX съезда о культе личности формально оставались в силе, но писать о преступлениях сталинизма можно было только «в стол».

Количество овец в семьях

Это отразилось, в частности, на освещении проблем спецпереселенцев, иностранных специалистов на Урале и т.п. Установленные ограничения были характерны для работ В.В.Адамова, Н.С.Шарапова, Н.М.Щербаковой, в которых сюжеты о включении в состав рабочего класса Урала «нетрудовых» элементов написаны «эзоповым языком».
В начале 1970-х гг. советская историография пополнилась первыми (после 20-летнего перерыва) монографическими исследованиями о классовой борьбе в деревне в период сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса (работы Н.Я.Гущина, Н.А.Ивницкого, А.И.Османова); в конце 1970-х гг. вышла монография В. А. Сидорова и К. И. Ефанова.
В 1975 г. была опубликована работа И.Я.Трифонова о ликвидации эксплуататорских классов в СССР, где рассматривалась (в основном на базе имеющейся литературы) также проблема ликвидации кулачества. Н.Я.Гущин и А.И.Османов — на материалах Сибири и Дагестана, а Н.А.Ивницкий — на общесоюзных данных — рассмотрели основные этапы и формы классовой борьбы в деревне, закономерности ликвидации кулачества, показали, как осуществилось «трудовое перевоспитание бывших кулаков и вовлечение их в социалистическое строительство».
В литературе того периода отмечалось, что в годы второй пятилетки вытеснение кулацких хозяйств производилось, как правило, мерами экономического характера (установление твердых заданий по сдаче продукции, повышение налогообложения и т.п.).
Впрочем, как заметили авторы капитального пятитомного труда по истории советского крестьянства, этот этап ликвидации кулачества продолжал оставаться одним из наименее исследованных в советской историографии. Такое положение легко объяснимо: архивы и «спецхраны» были недоступны исследователям. Вполне естественно, что для этого времени мы не находим работ, посвященных раскулачиванию на Урале. Но нельзя сказать, что в 1970-х — первой половине 1980-х гг. тема вообще не затрагивалась.

Сумма сельхозналога за 1929—30 гг. (в руб.)

На страницах многих изданий, в том числе энциклопедического характера, можно было встретить упоминание о многих деятелях большевистской партии, репрессированных в 1930-х  гг., хотя авторы не имели возможности правдиво рассказать об их судьбах. В эти годы в уральскую историческую литературу впервые стали проникать некоторые обобщающие сведения об элементах, «направленных на перевоспитание на новостройки Урала в начале 1930-х гг.».
По подсчетам Н.М.Щербаковой, к концу первой пятилетки количество спецпереселенцев в Уральской области превысило 550 тыс. человек, из них 155 618 «влились в состав рабочего класса и использовались на строительстве Магнитки, Синарского и других заводов».
А.В.Бакунин подсчитал, что в 1935 г. среди рабочих Свердловской области спецпереселенцев было около 17%, а среди строителей — 13,7%.
Во второй половине 1980-х гг. начинается изучение, в том числе и научное, темы государственных репрессий: в стране в целом и в уральском регионе — в частности, прошедшее ряд этапов.
Сначала «гласность» в исторической науке была воспринята историками как возможность завершить дело полной реабилитации репрессированных, начатое XX съездом КПСС. При участии общественных объединений типа «Коммунар», «Мемориал» историки опубликовали на страницах уральских периодических изданий материалы не только о «большевиках-ленинцах», незаслуженно репрессированных в тридцатые годы, но и о тех руководителях Урала, которые в период сталинизма получили ярлыки «троцкистов»: Н.Н.Крестинском, С.В.Мрачковском, Л.С.Сосновском, Е.А.Преображенском и др.
Характерной для публикаций тех лет видится статья Н.Н.Попова «Белые и черные пятна прошлого», в которой не только упоминались имена, но и делалась попытка оценить тот урон, который был нанесен свердловской партийной организации в середине тридцатых. Благодаря усилиям этого исследователя в 1989 г. в Свердловске была проведена научная конференция «Вклад большевиков-ленинцев в революционное движение и социалистическое строительство на Урале», где наряду с биографическими сюжетами поднимались важные методические проблемы изучения репрессий, а в 1990 г. — опубликована уникальная книга «37-й на Урале».
В конце 1980-х гг. в рамках темы массовых репрессий историки начинают осторожно обращаться к проблеме «искажений» в политике раскулачивания и коллективизации. Как правило, это были выступления на конференциях, отдельные статьи и издания брошюрного типа.
На следующем этапе (с 1991 г.) уральские исследователи обратились к судьбам не только членов ВКП(б), но и других деятелей, на которых обрушились репрессии.
В 1992 г. в Свердловске прошла научная конференция «Политические партии и течения на Урале: история сотрудничества и борьбы», где была поднята проблема методов, применявшихся большевиками в борьбе с политическими противниками.
Вышел в свет сборник материалов «Дела и судьбы» о представителях научно-технической интеллигенции Урала в 1920—1930-е гг. В автономных республиках Урала активно изучались биографии представителей национальных движений. К.И.Куликов проанализировал репрессивную политику государства в отношении финно-угорских народов, населявших регион.
Башкирские исследователи опубликовали материалы о политических лидерах национального движения за самоопределение татар и башкир.

Надворные постройки в семьях (сумма в руб.)

Третий этап изучения проблемы репрессий, начавшийся примерно в 1993 г., сопровождается публикацией новых источников, проведением большого числа научных конференций по этой теме и появлением первых обобщающих работ. Именно на этом этапе историки начали вплотную заниматься раскулачиванием и репрессиями на селе. Появились сборники документов о судьбах спецпереселенцев на Урале, кулацкой ссылке, воспоминания раскулаченных и т.п.
Тема не исчерпана и по сей день: думается, что именно сейчас, когда закончился публицистический ажиотаж и журналисты — в большинстве своем — утратили к ней интерес, настала пора серьезной, скрупулезной работы.
Создание подлинного портрета раскулаченного, конкретизация его образа — вот, пожалуй, главная задача данного этапа.

Внешняя и внутренняя характеристика источников

Анализу подверглись:
1. «Списки кулацких семейств, подлежащих выселению из Троицкого района Троицкого округа Уральской области»;
2. Эти же списки с развернутым описанием имущественного положения (в них содержатся данные о размере семьи, количестве пахотной земли, скота (рабочего и продуктивного), уплаченных налогах и основании, на котором семья выселяется) — см. таблицу.

Списки с развернутым описанием имущественного положения,
уплаченных налогов и оснований, на которых семья выселяется

3. «Описи имущества кулацкого хозяйства, изъятого в колхоз». Вышеуказанные блоки информации, содержащиеся в сопроводительных документах, позволяют увидеть механизм репрессий в его конкретике, степень вовлеченности в него представительных административных и общественных органов, в том числе молодежных.
Информационная структура источника: «Список кулацких семей, подлежащих выселению из Ново-Украинского сельсовета Троицкого района Троицкого округа Уральской области» дана на примере фрагмента (см. таблицу).

Основания к выселению крестьян Клястицкого сельсовета

Вполне закономерно, что всестороннее изучение рассматриваемой проблематики началось с подготовки и издания различных документальных свидетельств. Интересные сведения, касающиеся раскулачивания и спецпереселенцев, опубликованы в первом и втором выпусках серии «Неизвестная Россия: XX век».
В первую книгу включены письма спецпереселенцев председателю ВЦИК М.И.Калинину с мольбой о помощи.
Во вторую публикацию включены уникальные данные, которые свидетельствуют о том, что в разряд «раскулаченных» попадали даже иностранные граждане, по различным причинам оказавшиеся на территории России.
Заслуживают внимания и исследовательские работы Т.И.Славко, в которых содержатся не только не опубликованные ранее документы, но и воспоминания раскулаченных уральцев, их всесторонний анализ. Достаточное количество информации содержат и различные учебники, словари, энциклопедии.

2. Методики исследования

Привлечение математических методов, а также реализация их с помощью ЭВМ открывают значительные возможности в области формирования информационных баз для комплексных исследований социальных явлений и процессов. Эти методы позволяют обработать источник по расширенной программе, выявить сведения, отсутствовавшие ранее, ввести в научный оборот новые массивы источников, данные которых невозможно оценить при помощи традиционных подходов. В связи с использованием методов математики историки получают возможность системного изучения и моделирования социальных объектов. Открываются новые направления в области междисциплинарных исследований.

Размер посевного поля

В последние десятилетия существенно возрос интерес историков к массовым историческим источникам. Это понятие первоначально было раскрыто и охарактеризовано Б.Г.Литваком в его определении. Итак, массовый исторический источник — это источник, который имеет или которому можно придать сравнительно разработанный формуляр, что дает возможность содержащиеся в нем отдельные частные факты, сами по себе имеющие ограниченную для исторического исследования ценность, подвергнуть статистической или иной обработке и научной группировке, для получения данных обобщающего характера.
Согласно этому определению, к массовым историческим источникам относятся совокупности однородных формуляров или близкие к ним по внешней форме документы.
Говоря о математической методике, следует отметить такие методы, как таблификация, то есть обобщение и группировка материала посредством таблиц, информационный метод и метод статистического анализа, позволяющий анализировать статистические данные. Наконец, компьютерная методика включает прежде всего создание базы данных, которая позволяет посредством математической обработки наглядно представить результаты исследования в виде диаграмм (гистограмм, графиков и пр.).

Национальный состав раскулаченных семей

Одной из главных задач при подготовке исследования являлось определение выборочной совокупности. Всего в Троицком районе было выслано на Север по II категории 218 семей. Поскольку источники строятся по «по семейному» (подворному) принципу, то единицей отбора выступает отдельная семья (хозяйство). Так как создание базы данных, охватывающей генеральную совокупность, на данном этапе представляет определенную сложность, то на основе модели целенаправленной выработки был использован метод основного массива, который предполагает охват примерно 50% выборочных единиц (семей).
Для удобства пересчета на проценты было решено составить выборочную совокупность из 100 семей. Поскольку выселение шло по сельским советам, которые представляли сложившиеся социально-экономические комплексы, то был использован метод гнездовой выборки, который предполагает сплошной охват всех семей, высланных из отобранных населенных пунктов. Таковых оказалось 7: Берлинский, Веринский, Клястицкий, Ново-Украинский, Суналинский, Чесменский и Шантаринский сельсоветы.

3. Полученные выводы и результаты

В 1930 г. в Троицком районе проживало 7679 семей (36 031 человек). Всё это население располагалось в 19-ти сельсоветах.
Если предположить, что кулаки I категории были в той или иной степени врагами советской власти и колхозного строительства, а во II и III категории попадали чаше всего крепкие крестьяне, имущество которых пошло на укрепление материальной части колхозов, то было бы интересно рассмотреть удельный вес II и III категорий в общей структуре населения. Таковые составляли 3% от числа хозяйств района. Однако необходимо учитывать, что эта цифра неполная, так как сюда не вошла I категория, а также раскулаченные до и после зимне-весенней кампании 1930 г., равно как и бежавшие из деревни в период 1928—1929 гг. Теперь обратимся к нашей выборке, сведенной в следующую таблицу.
Таким образом, наибольший процент раскулаченных видим в Суналинском сельсовете, который — вкупе с Чесменским — дает почти 2/3 репрессированных семей из исследуемой совокупности. Это объясняется, видимо, тем, что данные населенные пункты являлись в прошлом богатыми казачьими станицами.
Вся информация, содержащаяся в источниках, была сгруппирована в 3 блока: демографический, экономический и политический.
При анализе удалось установить следующее: из рассматриваемых 100 семей 52% составляли русские, 42% украинские, 3% армянские, 2% татарские, 1% немецкие.
Всего в этих семьях проживало 602 человека, из них трудоспособных (от 14 до 60 лет) — 369 человек (61,3%), нетрудоспособного возраста — 233 человека (38,7%). Престарелых глав семейств было лишь 8%.
Более трети хозяйств возглавляли зрелые люди в возрасте 36—45 лет, причем за исключением одного случая все домохозяева — мужчины.
Средний возраст домохозяев — 44,83 г. (разброс от 25 до 73).
К моменту выселения дети в возрасте до 14 лет составляли 43,55%, из них дети до трех лет — 14,50%. По сообщениям информаторов, «груднички», как и многие престарелые, не выдержав тягот дороги, умирали. Март не только в Западной Сибири, но и в Зауралье — еще зимний месяц.
В сельском хозяйстве традиционно большую роль играет количество рабочих рук. В 27% исследуемых семей количество трудоспособных было 4 и более человек. В почти половине (44%) дворов было 2 и менее трудоспособных, а в 20% хозяйств — 4 и более «иждивенцев». Трудно предположить, что такие семьи (с дефицитом рабочих рук) могли справиться с хозяйством без найма работников: это и было поставлено им в вину.
Средний размер семьи — 6,02 человека (разброс от 1 до 10 человек). Сложных (включающих несколько брачных пар) семей — 43%, нуклеарных (одна брачная пара) — 57%.
В сорока трех семьях имелись женатые сыновья, причем в семи семьях по 2 женатых сына (фактически это была двадцать одна семья). Если бы сыновья отделились и имели свое хозяйство, то они вряд ли попали бы под категорию «кулаков», ибо их имущественное положение стало бы хуже.
Так, если бы Г.Г.Глущенко разделил свое имущество на три хозяйства, то в среднем на каждую семью пришлось бы 12 дес. посева, 0,6 дес. сенокоса, 2,6 лошади, 1,6 коровы, 11 овец и т. д. Из числа таких домохозяев больше всего земли у Я. Шульги — 51,75 дес. и 33 дес. сенокоса, 1 лошадь. В случае раздела на хозяйство пришлось бы 17,25 дес. пахоты и 11 дес. сенокоса. Его брат, М.Шульга, ведущий хозяйство совместно с женатым сыном, при разделе получил бы 16,9 дес. посевов, 10,5 дес. сенокоса и 1 лошадь. А ведь это самое крупное из числа хозяйств, состоящих из двух микросемей. Естественно, что в тех условиях крестьяне, опасаясь обеднения, измельчания хозяйств, расходов по строительству новых домов, избегали раздела имущества или совершали его фиктивно. Примечательно, что из числа имевших судимость домохозяев 17% были осуждены за «фиктивный раздел имущества».
В условиях села, где всё на виду, скрыть факт совместного пользования рабочим скотом и совместного же труда на земле вряд ли возможно, а формальные юридические обстоятельства мало принимались судом во внимание.
Посевная площадь составляла в среднем в 1928—1929 г. 16,31 дес. (от 0 до 51,75 дес.); сенокос в то же время определялся 4,69 дес. (разброс: 0—33 десятины) на семью.
Лошади — в среднем 4,24 голов (разброс 0—8), рабочие быки — 0,47 (разброс 0—8) головы. Рабочих быков, следовательно, было чрезвычайно мало.
Коров имелось 2,91 головы (разброс 0 — 7). Мелкий скот (козы) — 3,76 головы (разброс 0—19), овцы — 14,97 (разброс 0—49). Свиней — 0,99 (разброс 0—12).
Казалось бы, эти цифры убедительно доказывают зажиточность раскулаченных хозяйств. Достаточно вспомнить, что перед революцией в 44 губерниях Европейской России 10 млн крестьянских дворов имели в среднем 8,7 дес. земли.
Однако необходимо учитывать, что до революции земли Троицкого округа (в том числе и района) входили в состав III Отдела Оренбургского казачьего войска, подавляющее большинство населения которого составляли казаки. Согласно Положению «О размежевании земель Оренбургского войска» 1867 г. на одну войсковую душу должно было приходиться не менее 30 дес. (24 дес. пашни, 6 дес. луга).
В дальнейшем из-за жалоб на различное качество земельных участков, на душу в зависимости от категории земли стали выделять от 30 до 100 дес. На один казачий двор могло приходиться от 60 до 200 дес. Правда, это порождало чересполосицу и дальноземелье, что, наряду с тратами на строевую лошадь и другими войсковыми расходами, сказывалось на достатке казачьих семей. Учитывая, что первая мировая война, революция, гражданская война (в которой казачество активно участвовало), эмиграция и голод 1921 г. серьезно повлияли на естественный прирост населения, можно констатировать, что надворные наделы уменьшились незначительно. Более того, после гражданской войны земли крупных офицеров, чиновников, богатой верхушки были распределены между станичниками. Так что, если подходить даже с дореволюционными мерками, согласно которым 5 дес. посева — бедняцкие, от 5 до 10 — середняцкие, от 16 и более дес. — богатые, можно утверждать, что 16,31 дес. — это не слишком крупный надел. Тем более что при реальном разделе имущества между брачными парами у 43% раскулаченных семей эта средняя цифра также уменьшилась бы.
Средняя стоимость надворных построек в исследуемых хозяйствах на 1929 г. составляла 826 руб. 80 коп.. Цифры колеблются от 50 до 2500 рублей. Средний по выборке сельхозналог в 1929 г. составил 200 руб. 65 коп., а в 1928 г. он составлял 123 руб. 14 коп., что свидетельствует об увеличении его более чем в полтора раза (на 61,4%). Индивидуальный налог — 172 руб. 88 коп. (разброс от 0 до 1062 руб.).
Что касается поголовья скота, то по подсчетам М.Д.Машина до революции в степных станицах Оренбуржья середняцкие хозяйства имели 3—4 лошади (хозяйства «буржуазного типа» — 7,6 головы), коров — 2,7 (многосеющие — 4,4 головы крупного рогатого скота).
Таким образом, количество хозяйств, имеющих пахотный надел выше дореволюционной нормы — 41. Лошадей более 4 голов — 45 семей, коров более 3—26 семей. Из этих трех показателей имеют два любых показателя 20 дворов (в 2 из них вместо лошадей учтены рабочие быки), 3 показателя — 13 семей, в 2 дворах также кроме лошадей имелось по два рабочих быка. Всего получается 35 дворов, которые по формальным признакам могут считаться действительно зажиточными. Но пофамильный анализ показывает, что в 17 из них (почти 50%) жили сложные семьи, которые при разделе имущества неминуемо стали бы середняцкими. Получается, что из ста раскулаченных семей по имущественному положению лишь 18 подпадают под категорию «кулацких».
Если по экономическим показателям дореволюционного времени изучаемые хозяйства не могли считаться кулацкими, то, возможно, истинная причина раскулачивания состояла не в богатстве людей, а в их враждебной позиции по отношению к мероприятиям советской власти.
Об этом можно судить по политическому блоку информации, содержащейся в анализируемых источниках.

В политический блок входят четыре показателя.

1. Когда лишен избирательного права и за что.
Большая часть — 70% — была лишена избирательного права в 1926 г. в период массовой кампании по лишению избирательного права, в 1928 г. — 10%, а в 1929 — 20%. У 87% поводом (или одним из поводов) к лишению избирательного права стало использование наемной рабочей силы (батраков).

2. 57% глав семей оказались под судом в годы советской власти, 63% из них были осуждены по «хлебным» статьям, 21% — за попытки спасти свое имущество («фиктивные разделы», «разбазаривание имущества» — под этим следует понимать раздачу имущества соседям, родственникам, продажу за бесценок и т. п.), 10,5% — за загадочную «эксплуатацию батраков в скрытой форме» и лишь 5,5% судимостей имели чисто уголовный характер (убийство, драки, изготовление фальшивых денег).

3. Большая часть глав раскулаченных семей — 57% — служила в армии, причем 72% из них служили в царской армии, 24,56% — в Белой. Что интересно — 3 человека служили сначала в Белой, а затем — в Красной армиях, 1 человек умудрился послужить во всех трех армиях, еще один служил «в переменном составе». Служба у белых, скорее всего, не была особой виной — кто из оренбуржцев не служил у Дутова? Особо провинившиеся перед Советами бежали в Китай или были взяты ЧК сразу после войны. Во всяком случае, по нашей выборке только один человек — М.А.Щукин — был лишен избирательного права как белый офицер. Если же говорить об обвинении И.П.Бывакина в том, что он бывший атаман, то надо иметь в виду: до революции «атаманами» назывались главы местных (станичных, поселковых, хуторских) самоуправлений.

4. Этот показатель представляет наибольший интерес, поскольку содержит перечисление причин, по которым селян вносили в списки раскулаченных. Для примера можно посмотреть на эти формальные обвинения крестьян по одному из сельсоветов, которые были сведены в следующую таблицу (см. таблицу на с.5).

Процентное распределение раскулаченных по сельсоветам

Как видно, по Клястицкому сельсовету все выселяемые поголовно были объявлены «ярыми противниками советской власти». Большая часть получила ярлык «чуждый элемент», однако, надо заметить, что относительно реальными обвинениями являлись только два: 1) «мешает проведению мероприятий советской власти» — 3 человека; 2) «часто агитируют против советской власти» — 2 человека. Все остальные обвинения достаточно формальны.
Например, «не выполнил контрольную цифру» по хлебозаготовкам 1929 г. По поводу этого обвинения можно сказать следующее: размеры обязательных поставок были увеличены в 2 раза, что делало их почти невыполнимыми. А обвинение в «эксплуатации чужого труда» тоже шатко, так как само государство в годы НЭПа разрешило использовать наемный труд. Что касается обвинения по поводу участия в восстании 1918 г., то рядовые казаки были амнистированы советской властью сразу после войны. Получается, что закон получил обратную силу.
Термин «кулак» толковался и понимался по-разному и преимущественно расширительно. Партийный и советский аппарат, работники ГПУ к разряду кулаков часто относили не по экономическим признакам, главными из которых считались размер налогообложения и другие официальные показатели (наем рабочей силы, ростовщичество и др.), а по политической неблагонадежности, политической позиции, отношению к советской власти и коллективизации.
В значительной мере юридическим обоснованием репрессий, в том числе против кулаков, стало высказывание Л.М.Кагановича в докладе 4 ноября 1929 г. в Институте советского строительства и права, где он объявил понятие «правового государства» буржуазным и неприемлемым для советского государства: «Если человек, претендующий на звание марксиста... применяет понятие “правового государства” к советскому государству, то это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве».
Описание кулацкого хозяйства было дано в Постановлении СНК СССР от 21 мая 1929 г. «О признаках кулацких хозяйств, в которых должен применяться Кодекс законов о труде».

Кулацкими считались те хозяйства, которые попадали хотя бы под один из следующих показателей:
— если хозяйство систематически применяет наемный труд;
— если в хозяйстве имеется мельница, маслобойня, сушилка и другие промышленные предприятия при условии применения в них механического двигателя;
— если хозяйство систематически сдает внаем сложные сельскохозяйственные машины с механическими двигателями;
— если хозяйство сдает внаем отдельно оборудованные помещения под жилье или предприятие;
— если члены хозяйства занимаются торговлей, ростовщичеством, коммерческим посредничеством или имеют другие нетрудовые доходы (в том числе служители культа)».

В Постановлении указывается и предельный размер дохода, облагаемого единым сельхозналогом, ниже которого хозяйство не считалось кулацким. Это 300 руб. на едока, но не более 1500 руб. на хозяйство.
По исследуемой выборке семей с совокупным доходом не более 1,5 тыс. руб. при душевом доходе не более 300 руб. оказалось 45%! Получается, что по этому критерию почти половина хозяйств была раскулачена в нарушение Постановления. Мы не говорим уже о тех случаях, когда доход на едока был меньше 300 руб., а общий доход — более 1,5 тыс. руб. Яркий пример — хозяйство В.А.Сергеева (совокупный доход — 1638 руб. 46 коп., на едока — 234 руб. 6 коп.). И наоборот — когда доход на едока более 300 руб., а общий доход менее 1,5 тыс. руб. Пример — Г.С.Бойко (совокупный доход — 1214 руб. 17 коп., на едока — 404 руб. 72 коп.).
Не выполнялась и другая установка Центра, которая определила соотношение трудоспособных и нетрудоспособных среди спецпереселенцев в семьях (то есть кулаков II категории) как 6 к 4 (3 к 2). Из всего списка этому требованию не соответствуют 45 семей.
Таким образом, можно заключить, что по размерам посевных участков и количеству рабочего и продуктивного скота 65 подворий соответствовали дореволюционным нормам середняцкого хозяйства. Из оставшихся 35 подворий 17-тью владели сложные семьи, которые в случае раздела стали бы середняцкими. А вообще сложных семей было 43, в 7 из них с отцом жили 2 женатых сына, многие из этих хозяйств при разделе могли стать не только середняцкими, но и маломощными. Кроме того, согласно Постановлению СНК СССР от 21.05.1929 г., из числа «кулацких» следовало бы исключить 45 семей из-за низких доходов и 45 семей, в которых было нарушено нормативное соответствие трудоспособных и нетрудоспособных. Пофамильный учет показывает, что реально зажиточных крестьян, которых можно назвать «кулаками», согласно существовавших тогда норм, было 25. Они были действительно богатыми, имели много земли и скота; хозяйство приносило им высокий доход. К ним следует добавить 7 владельцев середняцких (по нашим подсчетам) хозяйств которые имели несчастье владеть торговой лавкой, мельницей или сельхозмашиной. Важно отметить, что в большинстве случаев, как до, так и после революции многие крестьянские хозяйства зажиточного типа имели от одного до нескольких видов сельскохозяйственных машин, таких, как молотилка, сушилка, жнейка, сеялка, сепаратор, бункер и другие. Однако при раскулачивании таких хозяйств учитывался исключительно факт их наличия и режима использования (например, сдача в аренду), но не брался в расчет источник их приобретения.
В итоге мы получаем в максимуме 32 человека, причины раскулачивания которых можно хоть как-то объяснить, чего нельзя сказать об остальных 68% раскулаченных семей из нашей выборки.
При этом необходимо отметить, что раскулачивание сплошь и рядом носило не характер экспроприации основных средств производства, а конфискации всего имущества вплоть до предметов быта и утвари. Стоимость конфискованного имущества при описи занижалась иногда в 2—3 раза. Так, вместо положенных 65—70 рублей за лошадь часто давали только 50. Однако многие крестьяне отказывались помогать в раскулачивании, иногда в открытую выражая свое возмущение. Случаи проявления симпатии к раскулаченным односельчанам даже со стороны бывших «красных партизан» и красногвардейцев отмечены и в архивных документах.

Заключение

Итак, мы можем сделать вывод, что из 100 обследованных семей 68% по формальным показателям не попадали под категорию кулаков. Почему же они были раскулачены? Если обратиться к данным налоговых сводок по единому сельхозналогу за 1927—1928 г., то число хозяйств Уральской области, имеющих доход более 1 тыс. руб., равнялось 1135. Вместе с тем, в среднем на каждое хозяйство здесь приходилось 8,8 едока. Поэтому средний доход на 1 едока составил 114 руб. Можно сделать вывод, что по предложенной официальными органами классификации кулацких хозяйств в Уральской области в данный период было меньше тысячи. Если же учесть, что в последующие годы их численность в результате различных чрезвычайных мер не увеличивалась, а только уменьшалась, можно представить себе, насколько эта цифра была меньше, чем декларировалось официальными органами.
Осенью 1929 г. это число доходных хозяйств составляло 1,6% всех крестьянских дворов на Урале. К лету 1930 г. было раскулачено 30 тысяч хозяйств (2,6%) или на 18,5 тыс. больше, нежели было зажиточных хозяйств. Естественно, что в этих условиях, стремясь перевыполнить план, раскулачивали не только зажиточных, но и середняков, используя все возможные и невозможные обвинения.
Таким образом, можно сделать вывод, что основной удар кампании по раскулачиванию был нанесен по экономически крепким, но отнюдь не кулацким крестьянским хозяйствам, что привело к разрушению их традиционной структуры, мощности и возможности дальнейшего развития. Отчуждение крестьян от собственности на землю и орудия производства привели, в свою очередь, к атрофированию чувства хозяина и заинтересованности в результатах своего труда и положило начало кризисным явлениям в сельском хозяйстве Урала, которые проявляются и в конце века.