свидетельства

Из дневников 1896 года

19 мая
Вчерашний день останется навсегда прискорбным в летописях Москвы. Утром до начала народного гулянья на Ходынском поле было убито почти 1300 человек и 450 ранено.
Уже в 9 часов утра мне сказали, что убито до 300 человек. Не верил. В 9 часов утра видел одиночных рабочих и группы их, сидевшие по улицам с узелками и коронационными кружками в руках. Эти лица должны были получить эти кружки уже в 7 часов утра.
В 12 часов пополудни, по дороге к Ходынскому полю, встречались возы с убитыми, которых по глупому чьему-то распоряжению развозили днем по всем частям Москвы.
Многие, ехавшие на праздник, в том числе, как говорили, государь, встретили эти возы.
На празднике стали получаться всё более и более печальные вести. Обручев сказал мне, что убитых 1100 человек. Другие говорили — до 3000 человек. Тем не менее все собрались и заняли нарядные эстрады. Съехались высочайшие особы. Прибыл государь с государыней, хор в 1000 человек (другие говорили в 2000 человек) с Сафоновым грянул «Боже, царя храни».
Народ занимал всю площадь, и «ура» кричали сотни тысяч голосов. Зрелище получилось весьма внушительное. Пушки стреляли. Хоры музыки играли. Затем хор начал петь «Славься». Потом опять «Боже, царя храни».
Много раз кричали громко «ура».
Наконец государь отбыл, а за ним разъехалась и вся блестящая свита и приглашенные на галерею около павильона.
Долго ли продолжалось в этот день собственно народное гулянье, не знаю, вероятно недолго.
Вечером был блестящий бал у французского посла. Главною темою разговора была катастрофа на Ходынском поле. Ранее бала я в этот же день обедал у германского посла. Бeceдoвaл с министром Горемыкиным.
Он все сваливал на дворцовое ведомство (на Берга [здесь и далее так автор называет Бера I] и Иванова). Говорил, что, несмотря на предложение услуг со стороны местной власти, дворцовое ведомство вело дело одно. Ибо деньги были ассигнованы лично из государевых сумм. В 7 часов вечера Горемыкин уверял меня, что, по сведению до 4-х часов пополудни, убито 460 и ранено 330. Ошибся относительно убитых в 4 раза. Эту цифру он собирался доложить и государю. Вероятно, умышленно. Чтобы сразу не пугать. По рассказам мне головы Рукавишникова, Берг приезжал к нему посоветоваться. Ему Рукавишников сказал, что надо устроить праздник не в одном, в пяти местах, на что Берг не согласился. Затем на вопрос, сколько соберется народа, Рукавишников отвечал: «Если погода будет скверная — десятки тысяч. Если хорошая — около миллиона». Берг отнесся к этому с недоверием и высказал, что более 200 тысяч не будет. Содействия не просил, все, мол, сделаем сами. Пришел в разлад с [городским] головою. Не прислал ему приглашение на трибуну, и городской голова на праздник не поехал.
Другие во всем винили полицию. Власовский сделал распоряжение, чтобы полицейский наряд прибыл на Ходынку к 10 часам утра (другие говорят, к 9-ти). Не просил содействия войск. В 6 часов утра, уже получив донесение о начавшемся беспорядке, не придал ему значения. Сам выехал только в 9 часов утра и был чуть не убит раздраженною толпою.
По-видимому, дело было так. Многие десятки тысяч народа ночевали на поле и в придорожных канавах. С ночи уже потянулись из города волны народа туда же. С рассветом туда же прибыли особыми группами тысячи рабочих с ближайших фабрик. Многие были голодны. В многочисленных, но глупо устроенных будках для раздачи каждому кружки, платка, 1/2 колбасы, 3/4 фунта сластей, 1 пряника и 1 фунта хлеба начали самовольно раздачу не в 9, а в 7 часов утра. Ранее стали давать знакомым, а артельщики начали брать взятки. Толпа шарахнулась и придвинулась к будкам. Попавшие в конусообразные входы к проходам между будками были придавлены и раздавлены. Видя такую картину, из будок стали бросать в народ кружки и хлеб. Это окончательно испортило дело. Толпа снова продвинулась к будкам, кто наклонялся, чтобы поднять кружку, был раздавлен. Оказались неровности, рвы, дурно прикрытые колодцы. Всё это увеличивало число жертв. Катастрофа произошла между 6-ю и 7-ю часами утра. Говорят, в 20 минут всё было кончено. Прискакавшие к концу катастрофы 30 казаков ничего не могли сделать. Один казак, кажется, убит. Все упавшие были смяты, и по ним прошли массы. Некоторые из трупов представляли окровавленные мешки с переломанными костями.
По рассказу рабочих, колбаса была дана гнилая, вместо конфект дали труху из стручков. Пиво было зеленое. Пряники хороши. По рассказам, чины Дворцового ведомства сами заготовляли запасы, и они испортились. Колбасы, сложенные на Ходынке, частью попортили крысы.
При общей растерянности кто-то отдал приказание перевозить убитых в город в полицейские участки и больницы. И вот, в то время как волны народа и все приглашенные высокие гости ехали на Ходынку на торжество, к ним навстречу и мимо них двигались фургоны, телеги, пожарные дроги с нагруженными трупами, болтались ноги и руки.
Многие не могли без ужаса на лице вспомнить эти встречи.
Бедному государю, говорят, тоже попались такие воза. На дворах участков трупы пришлось складывать, как дрова. Вечером на бале у французского посла Соболев и Малахов говорили мне, что они получили приказание дать фуры и нижних чинов для перевозки ночью всех убитых на Ваганьковское кладбище. По их словам, к утру предполагалось всех зарыть. Я тоже пришел в ужас и вмешался в это дело. Стал уговаривать убитых перевезти, как предположено, на кладбище, а часть следующего дня оставить для народа, который должен был разыскать своих покойников. Говорил о необходимости послать несколько священников и хоры певчих. Говорил о необходимости торжественной панихиды с присутствием высоких особ, о необходимости широко обеспечить семьи убитых и затем продолжать выполнение программы коронации; что только такой образ действий достоин великой нации.
Подошел великий князь Владимир Александрович. Я ему повторил те же слова. Он первоначально не соглашался с возможностью не хоронить ночью, говоря, что разложение требует немедленных похорон. Я ему доложил, что немедленные, спешные похороны допустимы после поражения в бою и вынужденного спешного отступления. Мы же должны действовать так, как действовали бы наступающие, победоносные войска. Правда, в середину наступавших упал снаряд, произвел взрыв ящиков со снарядами. Много жертв. Об них заботятся, но без всякого замедления продолжают движение вперед.
Кажется, его высочеству понравилось это сравнение. Подумав, он сказал: действительно, торопиться не следует. Через несколько минут Малахов ответил, что это не их дело, что ваганьковские священники не впустят военных. Соболев говорил, что у них до коронации просили постоянный наряд 1000 человек. Они отказали, предложив, когда будет нужно, взять всех.
Он [великий князь Владимир Александрович] сам возобновил со мною разговор, передав сказанные ему в этот вечер слова герцога Эдинбургского, что при праздновании 50-летия царствования Виктории было 2500 человек убитых и несколько тысяч раненых и никто этим не смущался.
Великий князь Владимир прибавил, что государь уже приказал широко обеспечить семьи погибших. Позже Горемыкин сказал мне, что на каждую осиротевшую семью будет выдано по 1000 рублей.
Встретив великого князя Петра Николаевича, я ему тоже высказал свои сомнения и взгляды. Он мне ответил: «Вы будто подслушали мое собственное сердце».
Малахов и Соболев сами обещали ночью съездить на Ваганьковское кладбище.
Я не мог далее оставаться на балу. Выйдя с полковником Рудановским, мы зашли домой; затем в первом часу ночи поехали на кладбище. Уже через несколько минут стало заметно, что кто-то стал энергично заботиться о несчастных жертвах. На возах трупы перевозились уже в гробах. Сперва попадались отдельные повозки, затем целые вереницы их. Только несколько телег мы видели с трупами без гробов. Оказалось, что всё дело похорон взял на себя город с головою. На кладбище я нашел в охране сотню казаков. Лошади были не кормлены. Люди тоже. Дела не было. Можно было привезти фураж и пищу людям. Там находилось 14 нижних чинов. Несколько десятков полицейских, полковник Будберг, полицмейстер Власовский. Там же находился один член Управы. На кладбище, еще без плана, положили 180 человек, без гробов вдоль забора, а сотню гробов наставили выше в две линии, но без сознательного порядка.
Будберг относительно полученных им приказаний ответил, что таковых не получил, но член Управы, по словам Будберга, предполагает рано утром начать служить панихиду, но если бы народ обнаружил возбуждение, то таковую прекратить. Так-то они понимали сердце человеческое вообще и сердце русского человека в особенности.
Я дал указания Будбергу относительно необходимости составить план для размещения всех 1300 человек, о необходимости оставить между рядами проходы, дабы можно было узнавать родным своих покойников. О необходимости не торопиться с похоронами, служить панихиды, составить регистрацию покойников, рыть могилы. О необходимости врачей, на случай, если кто очнется... Говорил, что я уже видел много таких картин, и еще более грозных, и на войне, и в холеру, и готов служить своим опытом. Будберг говорил, что от него ничего не зависит, но что мои указания он передаст члену Управы. Нас слушало несколько полицейских чинов и командир казачьей части.
Своз покойников происходил в большом порядке. С кладбища я поехал к Рукавишникову. Он не спал, а работал с несколькими членами Управы. Он рассказал, что взял на себя дело похорон. С 4-х часов пополудни не отходит от телефона. Гробы почти готовы. Саваны будут к утру.
Я ему рассказал, что слышал у французского посла и что видел на кладбище. Рукавишников заверил, что никто ночью хоронить не будет. Что весь день 19-го будет дан на разыскание родственников. Что работа на них выпала трудная и неожиданная. Что своз на Ваганьку — его распоряжение. Что священники сего кладбища сперва не хотели пускать на кладбище без установленных порядков, но что затем архиерей извинился за них и предоставил всё кладбище в распоряжение народа.
Я указал, что необходимо сделать вторые ворота для выхода. Иначе будет столпление. Рукавишников тотчас послал инженеров. Говорил, что въезд в ворота отвратительный. Надо исправить. Что надо военную охрану. Необходима регистрация, разборка трупов, статистика их.
Надо скорее рыть общие могилы, но что русский люд не любит, чтобы гроба ставили один на другой, говорил о необходимости установить порядок впуска и выпуска публики. Познакомился с А.И.Гучковым, Александр Иванович был тогда членом Городской управы.
Большинство моих указаний были излишни, ибо распоряжения по ним уже были сделаны ранее моего приезда.
Вернувшись домой, я написал Соболеву письмо, в котором указал, что на кладбище надо сделать наряд: полк пехоты и три сотни. Что возможно скопление масс народа. Писал, что надо назначить 10 врачей, 20 фельдшеров, 10 офицеров, 20 нижних чинов санитаров в помощь полиции для описания трупов.
Думаю, что и без этого письма все эти распоряжения были бы сделаны.
В 2 часа пополудни 19 мая я снова поехал с князем Григорием Голицыным на Ваганьковское кладбище.
Народу к нему шло много, но менее, чем я думал.
В наряд назначили два полка и одну сотню.
Войска стояли у кладбища колоннами. Часть вдоль стены, против прохода, и роты две внутри кладбища. Перевозка трупов уже почти кончилась. Но в Кремле в час дня я еще видел воз с шестью гробами. Как попали они в Кремль?
На самум кладбище в достаточном порядке были расставлены длинные линии гробов, большею частью открытых: между ними ходило несколько тысяч народа. В разных местах, где родные были найдены, бабы голосили. В одном углу слышалась панихида. Там стояли густые массы народа. Трупы большей частью с почерневшими вздутыми лицами, ужасные. Разложение началось довольно сильное. Скопление при входе публики было большое. Нужно было пускать свободнее.
Нашедшие своих покойников жаловались, что им не дозволяют тотчас брать их. На спрос полицейского чина штаб-офицер ответил, что у него недостаточно писарей и потому процедура записи задерживается. Нас провожал генерал верхом (командир бригады).
Наряд войск сделан с 4-х часов утра. Смены не дали. Просил их помочь писарям, а если нужно, то и офицерам. Какой-то полуинтеллигент с двумя дамами протискался между солдатами и пошел на кладбище. Когда его хотели, правда довольно грубо, остановить, он начал браниться на стеснение и, уже отпущенный вперед, без нужды крикнул два раза: караул! — рассчитывая, очевидно, на поддержку толпы.
Я посоветовал старшему полицейскому чину вежливость и ласку. Сила в крайности. Но раздражение полиции к публике сказывалось сильное. Казалось бы, следовало наоборот.
Пошли показать мне могилы. Работа подвигалась не успешно. Рыли ров в тридцать сажень, всего 250 рабочих. Почему-то работала артель чухон. Не успеют.
Возвратясь домой, написал Рукавишникову о необходимости:
1. Усилить средства для регистрации трупов.
2. Довести число рабочих до 800 человек. Послать 500 лопат. Вызвать охотников из публики. Пригласить нижних чинов. Рассчитывать на каждого покойника 3 куб.саж. выемки.
3. Принять меры к дезинфекции. Послать как можно более извести. Не хоронить, не засыпав известью. Без этих мер Ваганьковское кладбище станет источником заразы.
И эти советы, кажется, были излишними. Дума, особенно А.И.Гучков, действовали быстро и разумно.

20 мая
Прочел сейчас в газетах, что государь и государыня присутствовали на панихиде в церкви. Рукавишников говорил мне, что государь и царица обошли 180 раненых на Ходынке. Всех спрашивали, что им нужно. Государыня спрашивала по-русски. Между прочим, спрашивала, не нужно ли им чаю. Ответили — всем довольны, и ни один ни с одною просьбою к царской чете не обратился. Никакого никому упрека. Спокойствие, вера, любовь и радость видеть царя и царицу сделали для этих несчастных день радостным. Большинство очень бодры (с переломами). Лишь немногие могли считаться безнадежными. Таков наш великий народ. Таково чудное сердце простолюдина. И после этого как не любить его.
Один из раненых просил государя дать ему возможность повидать отца Иоанна [Кронштадского]. Он наивно рассказывал, что шел в Москву не на коронационные торжества, не для того, чтобы видеть царя, а услыхав, что будет Иоанн, хотел повидать его, но всё не удалось. Государь с доброю улыбкою ответил: «Выздоравливай, и тогда я обещаю тебе, что отца Иоанна увидишь».
Выйдя из больницы, государь в присутствии великого князя Сергея Александровича обратился к голове Рукавишникову, подал ему руку и сказал: «Я очень вас благодарю, что вы взяли на себя весь труд по похоронам убитых».
Главная причина катастрофы — всё та же забота только о том, чтобы быть на глазах у царя, а отсюда и взгляд, что народное гуляние устраивалось не для народа. Что народ должен был представлять только величественную живую декорацию, что этой декорации в данную минуту надо было покричать «ура» и побросать шапки. Расчет наряда полиции зависел от часа, назначенного для приезда государя. Послать за 5 часов до его приезда казалось вполне достаточным.
Позабыл вчера написать, что генерал Соболев на Ваганьковском кладбище был, оставался долго и при нем служили торжественную панихиду.

20 мая (вечером)
Посетил место катастрофы. Казалось, всё сделано предумышленно, чтобы таковую вызвать.
Масса народа ночевала на поле против будок.
По разным рассказам, переданным мне участниками на месте, видно, что уже с 3-х часов началась толкотня и явились несчастные случаи. Около 5—6-ти часов толпа двинулась вперед, и тут сразу некоторые провалились в колодцы через гнилые кладки, другие были сбиты в овраги; подошедшие к будкам первоначально ничего не получали, и несколько казаков не пропускали их внутрь плаца.
Артельщики с испугу начали раздачу ранее указанного им времени, а потом стали бросать кружки и хлеб в толпу. Толпа нажала, чтобы получить эти кружки, и затоптала под своими ногами сотни жертв. По рассказу некоторых, в толпе якобы были и движения назад, а затем опять вперед, что еще более увеличивало число жертв. Полиции не было. Рассказчики крепко жаловались на это, смеялись над Власовским, но сохраняли добродушный тон. Когда на мой вопрос одному из сильно помятых, с повязанным лицом, досталась ли ему колбаса, он жалобно ответил: «До колбасы ли мне тут было, я рад, что ноги унес», — раздался дружный хохот.
Продукты одни хвалили, другие бранили, равно и пиво. Говорили, что часть бочек оказались пустыми.
Во время наших опросов к нам подошла великая княгиня Елена Георгиевна с мужем, а затем и принц Генрих Прусский со свитой. Последний долго и внимательно осматривал поле, разные следы на нем катастрофы. Остановился у барака, на котором на высоте аршина было обширное кровавое пятно. Таких несколько. Присутствовавшие говорили, что в этих проходах, у сторон воронок, задавлено много народа. Перелезть было трудно. Один из мещан принес близко к великой княгине женскую косу, сорванною с кожей. Я его прогнал.
На Ваганьковском кладбище, которое я посетил в третий раз в 3 часа 20 мая, нашел относительный порядок. Почти все трупы уже были похоронены. Была и охрана, и священник. Около 250 тел взято родными в город. Мы встретили их несколько. Многие из признанных хоронились по желанию родственников на Ваганьковском кладбище. На всех гробах, в коих помещались признанные трупы, поставлено имя. В зарытых общих рвах поставлены кресты, купленные родственниками. Для желающих отводились отдельные могилы.
Мы видели, как укладывали гроба один к другому в один ряд. Трупный запах еще был не особенно сильный, ибо употреблялись дезинфекционные средства.
Рабочих было собрано до 700 человек. Их сменяли. В охране стоял батальон, две сотни. Одну отпустили.
Жаль, что известки насыпали мало. Надеются, что песчаный грунт лучше извести. Напрасно. Вырыты рвы в сажень глубины.
В середине кладбища собрана в одну кучу масса рваного платья с убитых. Его будут жечь.
Полковник Будберг был на месте. Равно застал там члена Управы А.И.Гучкова, распоряжавшегося дельно и спокойно. Публика, по их отзывам, вела себя вполне прилично.
Исполнители к своей работе привыкали.

21 мая
Вчера на балу у генерал-губернатора Сергея Александровича не видел и не слышал ничего особенного. Молодая государыня была прелестна, но грустна.
Царицею бала по справедливости можно было признать хозяйку дома Елизавету Федоровну. В зале висит ее портрет во весь рост, художественно исполненный.
Государь на бале просил призвать к себе Рукавишникова и члена Управы Щепкина и, в присутствии Сергея Александровича, выразил им свою благодарность. Произнес знаменательные слова: «Ваша деятельность и в этом печальном событии составляла для меня единственное утешение».
Рукавишников сегодня за обедом у него встал из-за стола и подал мне листок, на котором значился наряд на Ходынском поле, охрана на 18 мая.
Интересные цифры. Примерные: 1) на охрану будок, где должна была производиться раздача, назначено 550 человек, в том числе 200 казаков и 100 пожарных, 2) на охрану бочек с пивом — 250 человек. Всего для охраны и поддержания порядка среди 500 000 народа — 750 человек.
Они должны были прибыть на Ходынку к 5 часам утра, но прибыли к 5 час. 30 мин., когда, по мнению Рукавишникова, ничего не могли сделать и когда катастрофа уже произошла.
На тот же день для охраны государя Власовский сделал наряд в 3050 человек, коим и предписывалось прибыть лишь к 10 часам утра.
Такова забота не по разуму. Один старик, кажется отец Т.Рукавишниковой, рассказал мне интересную вещь. Он приехал из окрестной деревни, откуда пришло много народа на праздник.
На его расспросы, почему они двинулись на будки, ему ответили:
«Хотели скорее получить царские платки». — «Зачем?» — «А как же, нам рассказали, что на платках будут нарисованы — на одних корова, на других лошадь, на третьих изба. Какой кому достанется, тот и получит от царя либо лошадь, либо корову, либо избу». О таком слухе рассказчик слышал и в другом месте. Добавлю еще мнение о косвенной причине катастрофы. По церемониалу, государь должен был ночь с 17-го на 18-е провести в Петровском дворце. Но отменил это и ночевал в Кремле. Ночуй он в Петровском дворце, там и на Ходынке находилась бы вся та сила, а равно и Власовский, которые остались в городе охранять государя в Кремле.
В прошлую коронацию государь ночевал в Петровском дворце, а вместе с ним и бывший обер-полицейский Козлов лично ночевал на Ходынском поле, имел там коня и экипаж и с вечера принимал все меры охраны.