|
|
«Древо российской свободы».Карикатура 1906 г. |
Одновременно растёт крестьянское движение. В 1900—1904 гг. состоялись 670 крестьянских выступления в 42 из 45 губерний. Всё чаще для их подавления привлекаются войска. Противостояние нарастает.
Что же делать власти, кроме того, как реагировать на конкретные выступления?
В день рождения «незабвенного родителя» Николай II издаёт Манифест, который год готовился самыми доверенными людьми: министром внутренних дел В.К. Плеве и редактором журнала «Гражданин», приближённым Александра III, князем В.П. Мещерским.
В Манифесте объявлялось о необходимости соблюдения властями «заветов веротерпимости», а также о грядущем пересмотре законов, «касающихся сельского населения». То есть, очевидно, власть пыталась успокоить основное население страны и опору государства — крестьянство, а также отрегулировать обострившиеся национальные отношения.
Но затем, собственно, излагалось главное: призывалось покончить со «смутой, мешающей работе правительства по улучшению народного благосостояния», осуждались «увлечения началами, чуждыми русской жизни», и в конце Николай II снова давал обет «свято блюсти вековые устои державы Российской».
Манифест вызвал раздражение большинства образованной публики и разочарование даже тех, кто надеялся на адекватный ответ самодержавия на усилившееся недовольство населения империи.
Вот тогда министр внутренних дел Плеве и предложил «маленькую победоносную войну». И она началась. В результате русско-японской войны к осени 1905 г. Россия отдала Порт-Артур, потеряла флот, разгромленный в Цусимском сражении, потерпела жесточайшее поражение под Мукденом.
«Все войны популярны в день их объявления», — говорил Бисмарк. Но патриотический угар развеивается с первыми известиями о поражениях, убитых и раненых, с неизбежным ухудшением экономического положения, жизни людей и ограничения демократии.
Война с Японией была одной из самых непопулярных и трагичных в истории России. Движение протеста взметнулось на небывалую высоту. А потом случилось «кровавое воскресенье»…
К октябрю 1905 г. положение в стране было крайне напряжённым и непредсказуемым. 11 октября 1905 г. Николай записал в личном дневнике, который вёл ежедневно: «Посетили лодку “Ёрш” (подводную. — Авт.), которая уже пятый месяц (с восстания на броненосце “Потёмкин”. — Авт.) торчит против наших окон». А через 9 дней он принимает командиров двух немецких миноносцев, ещё через три – командиров двух других. Всё это, казалось бы, подтверждает слухи о возможной, скажем так, эвакуации Николая II и о том, что германский император Вильгельм II и английский король Эдуард VII, его кузены, были готовы в случае чего принять его у себя.
Тем не менее в те же октябрьские дни, когда, казалось, решалась судьба Российской империи, самодержец не меняет своего стиля и образа жизни. Днями раньше, в дневнике от 7 октября, он пишет: «В 8 1/2 утра отправился с Дрентельном за Настолово на охоту. День стоял холодный; пошёл снег, который остался лежать. Тем не менее облава вышла весёлая и удачная. Всего было убито 326 штук, из них пера 81 (имеются в виду пернатые. — Авт.). Мною: 1 фазанка, 1 глухарка, 12 тетеревей, 2 вальдшнепов, 3 сер. куропатки, 4 русака и 12 беляков — всего — 35 штук. Вернулся домой в 5 1/4. Принял кн. Хилкова. Обедали у Алека и т. Евгении. Играл с маркером яхт-клуба на биллиарде. Раз обыграл его из 4 партий».
И это на фоне всероссийской политической стачки, в которой принимало участие уже 2 млн чел.
Витте против Плеве
В высших правительственных сферах в это время рассматривались два проекта, два варианта выхода из кризиса: введение военной диктатуры (Пален, Игнатьев, Горемыкин) или коренное переустройство страны. Главным сторонником второго варианта был граф С.Ю. Витте. 9 октября он подал царю записку, в которой изложил свой план и аргументы в пользу глубоких преобразований, главный из которых — «угроза русского бунта». Одновременно с созданием Государственной Думы Витте предлагал создать объединённый орган исполнительной власти — кабинет министров, который он сам вскоре, пусть и ненадолго, возглавил. Витте не был либералом, но был прагматиком, который понимал, что другого выхода у власти нет. В какой-то степени он излагал программу, которую уже предлагал в своё время М.Т. Лорис-Меликов: успокоить большинство населения реальными реформами, в то же время жёстко усмирить радикальные, маргинальные силы, применив против них репрессивные меры.
Плеве же считал, что всё можно и нужно контролировать, где надо ублажать, а где и наказывать, чтобы другим неповадно было. Он искренне верил, что так возможно маневрировать бесконечно, что революция — вопрос не политический, а полицейский, что властям по силам с ней справиться и что любой другой путь приведёт к развалу. Он санкционировал практику постоянной полицейской провокации в политической среде, создания параллельных подконтрольных полиции и власти общественных структур, манипулирования социальными процессами. Разработал и возглавлял этот «проект» С.В. Зубатов.
Спор между Витте и Плеве – это, как сейчас принято говорить, была борьба двух группировок в окружении императора за влияние на него. Противостояние двух бюрократических кланов в администрации государства. Но это были и две принципиально разные стратегии: государственно-охранительная и умеренно-реформаторская. Царю, конечно, были ближе взгляды министра внутренних дел. Поэтому Плеве как будто бы поначалу побеждал в этой борьбе. Он не только практически осуществлял свою политику, но и пытался обосновать её идеологически: в Петербурге было создано патриотическое общество «Русское собрание» — интеллектуальный штаб будущего черносотенства.
Но протестное движение не смолкало, наоборот, усиливалось, развернулась террористическая деятельность эсеров. Зубатов был уволен, сам Плеве убит. Но тем не менее до последнего момента царь всё ещё выбирал между представленными ему на подпись двумя проектами манифеста. И только дополнительные усилия имеющих особое влияние на императора великого князя Николая Николаевича и генерал-губернатора Москвы Д.Ф. Трепова склонили царя к проекту Витте. 17 октября Манифест, вводящий по существу Конституцию в России, был подписан и на следующий день опубликован в «Правительственном вестнике».
«Господи, помоги нам,
спаси и усмири Россию!»
Царский Манифест от 17 октября 1905 г. назывался «Об усовершенствовании государственного порядка» и повелевал всем властям предпринять все меры к прекращению беспорядков, бесчинств и насилий и возлагал на «правительство» исполнение высшей царской воли: «Даровать населению незыблемые основы гражданских свобод на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов».
Было обещано также «привлечь теперь же» к участию в выборах в Государственную Думу «в мере возможности… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному государственному порядку».
Манифест провозглашал, что «ни один закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы», на которую возлагался также надзор «за закономерностью действий» администрации.
Манифест завершался призывом «ко всем верным сынам России помочь прекращению ... неслыханной смуты» и вместе с государем «напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле».
Николай II подписал Манифест, судя по записям в его Дневнике, около 5 часов. И приписал в конце: «Господи, помоги нам, спаси и усмири Россию!» Но уже назавтра настроение царя, быстро справлявшегося с плохими известиями, за что и получившего у одних историков и современников репутацию хладнокровного, у других равнодушного, изменилось, и он писал: «Сегодня состояние духа улучшилось, так как решение уже состоялось и пережито».
«Черная сотня»
Сразу после Манифеста в России началось, как сказали бы сегодня, активное партстроительство. Образовалась партия октябристов, ещё раньше организовались кадеты, как грибы, росли националистические партии.
Среди них самой многочисленной была черносотенная партия «Союз русского народа», которая насчитывала около 300 тыс. чел. (Только эсеры смогли, более чем через 10 лет, достигнуть большего — 500 тыс.).
«Чёрной сотней» их назвали противники, но они с удовольствием приняли это название, ведь в средние века так назвали трудовое, податное сословие крестьян и ремесленников, так сказать, «чёрную кость». Революционеров, кстати, по аналогии, стали именовать «красной сотней».
Но есть и другая версия, по которой «чёрной сотней» националисты назвали себя сами — по типу национально-освободительного ополчения 1612 г., изгнавшего иноземцев-завоевателей, прекративших Смуту и восстановивших самодержавие.
Ещё одно название черносотенцев – охотнорядцы. Самыми активными погромщиками в Москве, нападавшими на студентов и вообще на людей с интеллигентной внешностью, требуя, к примеру, исполнения гимна или ещё каких-либо зримых проявлений верноподданнических чувств, были торговцы из московского Охотного ряда, терпевших убытки из-за забастовок (особенно на транспорте) и прочей смуты.
Массовым чёрносотенное движение стало неслучайно. Помимо традиционного антисемитизма и отработанной методики — в тяжёлые времена направлять гнев простых людей против инородцев, — «Чёрная сотня» возникла как политический противовес либералам и революционерам.
Очевидно, что власть сочувствовала погромщикам, даже потакала, и не будет особым преувеличением сказать, что и провоцировала их. Это касается высказываний и Плеве, и великого князя Сергея Александровича, да и самого царя Николая, который не скрывая своей симпатии к черносотенной организации «Союз русского народа», носил на пиджаке значок «Чёрной сотни». А черносотенная газета «Русское Знамя» финансировалась из секретного фонда Министерства внутренних дел. К тому же, когда лидера черносотенцев Дубровина пытались привлечь за убийство депутата Герценштейна, то дело это, как и в случае с убийством Столыпина, было замято по личному приказу царя.
Что же касается Плеве, то именно его считали виновным в потрясшем Россию Кишинёвском погроме 1903 г., когда погибли десятки и были ранены и искалечены сотни людей. Существует даже версия, по которой Азеф, агент департамента полиции, разработал убийство министра из-за личной ненависти и в отместку за Кишинёвский погром. Характерно, что эсер Сазонов — убийца Плеве (июль 1904 г.) — был не казнён, а приговорён к пожизненной каторге. Так же был убит ненавистный многим генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович.
А с 17 октября по 1 ноября по России прокатилась волна больше и малых погромов — 358 более чем в ста городах; более 1600 человек были убиты и 3500 ранены, десятки тысяч разорены. (По другим данным — около 4 тыс. убитых и 10 тыс. раненых и покалеченных). В Одессе, где погибло 618 чел., по многим свидетельствам очевидцев, погромом руководил околоточный надзиратель.
Всё это, конечно, ещё более радикализировало, в частности, еврейскую молодежь, о чём и предупреждал Витте.
Начало конца
Манифестом были недовольны все. В первую очередь сам царь, потому что у него его почти насильно вытребовали. Рассказывали, что дядя царя, великий князь Николай Николаевич ворвался в кабинет императора с револьвером, требуя от него подписания документа и грозя в противном случае застрелиться. (Витте так характеризовал этого эксцентричного человека, которого прочили в диктаторы: «Сказать, что он умалишённый, — нельзя, чтобы он был ненормальным в обыкновенном смысле этого слова, — тоже нельзя, но сказать, чтобы он был здрав в уме, тоже нельзя; он был тронут…»)
Николай II писал в это время своему любимцу генералу Д.Ф. Трепову, ещё одному возможному кандидату в диктаторы: «Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против неё. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось всё большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное».
 |
«Наша конституция —
|
Манифестом были недовольны и революционеры (потому что уступки власти были слишком незначительны), консерваторы (потому что уступки чересчур значительны). Одни либералы, пожалуй, были довольны. Не будем забывать, что в России, по существу, вводился парламент. Заметим, что это слово происходит от французского «parle» — разговаривать. Либералы всегда придавали свободе слова огромную, подчас первостепенную роль. (Не случайно в I Думе большинство было кадетским, но потом их влияние стремительно упало). Либералов не любили все. Они всегда сами по себе, т.к. у них нет социальной поддержки, они прослойка интеллектуалов-индивидуалов, для которых сами идеи, возможность их обсуждать, ощущения свободы самоценны.
Но за свободой, что, в первую очередь, означает для большинства победу над злом старого режима, высится пик куда выше и круче – справедливость. Вот чего начинают требовать народные массы, понимая её совершенно по-разному. А в борьбе за справедливость чаще всего забывается, а порой и приносится в жертву свобода.
Манифест тем временем, и это было главное его завоевание, сбил волну революционного подъёма: стачки, забастовки пошли на убыль. 21 октября была объявлена амнистия лицам, осуждённым за государственные преступления, т.е. политическая амнистия. Была отменена предварительная цензура, а затем утверждён новый избирательный закон. По существу, Госсовет и Госдума стали двухпалатным российским парламентом.
При этом не были отменены военно-полевые суды (как их прозвали, «скорострельные»), были усилены репрессии против тех, кто действительно был опасен для власти. Начались многочисленные аресты, жестоко подавлены восстания сначала в Кронштадте, потом в Севастополе, а затем и в Москве.
Революция отступает. Но и Витте больше не нужен. Он уволен. Ему не простили то, что он заставил принять Конституцию. На освободившуюся должность председателя Совета министров назначается П.А. Столыпин.
Наступает новый, но очень короткий период – усмирения революции, наведения жёсткого порядка, начала экономических реформ. Но вскоре ещё один мавр, сделав, а точнее, не успев сделать своё дело, должен был умереть. (Столыпин был убит при странных, до сих пор непонятных обстоятельствах.)
Царю не нужны были реформаторы. Ему нужно было, чтобы всё оставалось по-прежнему: окружение из консерваторов и черносотенцев, Распутин, верноподданный народ, охота, прогулки, спокойные семейные вечера за чашкой чая.
Россия же стремительно и уже бесповоротно приближалась к революции, а самодержавие – к катастрофе.
Анатолий БЕРШТЕЙН